Бернар Вербер - Ящик Пандоры [litres]

– А я всегда считал Кеннеди красавчиком, богачом, честным и отважным парнем! Наверное, на меня повлиял его выбор жены – сногсшибательной Джекки, – говорит Николя.

– Интересно было бы сбросить с пьедесталов звезд массмедиа, созданных усилиями консультантов, – предлагает Готье.

– Какие еще примеры дутых величин? – любопытствует Николя.

– Как теперь стало известно, Сталин, долго считавшийся символом коммунизма, был агентом царской охранки, инфильтрованным в коммунистическую среду. Это он превратил восстание советов в диктатуру пролетариата, превосходившую жестокостью и тоталитарностью царский режим.

– Эта особенность прошла мимо моего внимания, – сознается журналист. – Кто еще?

– Я бы мог рассказать о Мао Цзэдуне, освободителе народа, истребившем всю интеллигенцию и погубившем своей «культурной революцией» три тысячелетия утонченной культурной и научной традиции Китая.

– Давай еще!

– Че Гевара и Сен-Жюст, две так называемые романтические революционные иконы, на совести которых тысячи замученных и погубленных невинных людей.

– Тем не менее их изображают на своих майках юные бунтари, – напоминает Николя.

– А еще Наполеон, завоевавший соседние страны и усадивший на их троны марионеток, своих родственников и друзей. Или Цезарь, еще один властолюбец, повсюду устраивавший войны и сеявший разорение в угоду своим политическим амбициям. Все, кто учинял катастрофу за катастрофой, возводятся историками в ранг великих харизматических вождей.

– Приходится признать, что в коллективном бессознательном прижилась мысль, что убить одного человека – это преступление, а перебить миллионы – амбициозный политический проект… – иронизирует Николя, которого все сильнее интересуют заявленные Рене темы.

Все размышляют над причинами провала первого выпуска «Мнемозины».

Опал разливает по бокалам красное вино, чтобы все немного расслабились.

– Не ограничивайся разоблачением диктаторов, Рене. Нужен позитив, рассказы об истинных, но забытых героях, – вступает в беседу Элоди. – Напомни о прекрасных людях, у которых не задалась реклама: о Ганнибале, Пифагоре, Ламарке, Земмельвейсе. Помнишь, ты рассказывал мне о них в столовой лицея Джонни Холлидея. Примеры для подражания людям нужнее, чем презренные марионетки.

Рене в очередной раз признает способность своей подруги к трезвому анализу.

– Моя следующая хроника будет посвящена фараону Эхнатону. Он пытался модернизировать и демократизировать египетское общество, но был убит заговорщиками, жрецами культа Амона, успешно очернившими его память, а потом постаравшимися добиться его полного забвения.

– Не пойдет, – подает голос Сериз.

Все поворачиваются к ней.

– Мы хотим нести истину, а сами уподобляемся лжецам. В интернете пруд пруди сайтов о теориях заговора, они тоже называют себя правдивыми, а на поверку распространяют еще более грубую ложь.

…Мой папаша от таких без ума.

– Все потому, что мы разоблачаем отжившую систему в вышедшей из моды манере, – объясняет Сериз.

– Она права, каждый воображает, что уж он-то, в отличие от всех прочих, завзятых лгунов, знает правду, – поддерживает ее Николя. – Мы предстаем хвастунами, якобы несущими истину, в отличие от остальных хвастунов. Получается, что наш сайт предлагает субъективный взгляд, один среди массы других. У нас нет неопровержимых доказательств нашей правоты.

С Николя невозможно спорить.

– Как же быть? Опустить руки и отказаться от идеи предъявить миру свою версию истории? – огорченно спрашивает Рене.

– Начнем с правды о том, что мы знаем лучше, тогда как слушатели этого практически не знают, – вносит предложение Сериз.

– Например?

– Давайте расскажем о себе. О том, как мы черпаем наши знания в регрессивном гипнозе, – предлагает молодая брюнетка.

– Я на двести процентов за! – воодушевляется Опал. – Только надо быть готовыми к тому, что нас примут за чокнутых.

– Сериз права. Мы не будем выглядеть учеными, мы превратимся в любителей истории, применяющих новое средство проникновения в затерянные уголки прошлого, – говорит Элоди.

На дерево напротив карабкаются две обезьянки. Вытягивая шеи, они разглядывают людей.

– Рассказать о регрессивном гипнозе? – с сомнением произносит Готье.

– Оригинальность еще никому не вредила, – говорит Элоди. – Выпуск «Мнемозины» о Людовиках был составлен по известным историческим документам. Его оригинальность сводилась к особенностям отбора этих документов. Другой историк может интерпретировать их наоборот, отобрав другие тесты. Всегда останется сомнение, подозрение в предвзятости. А ты представь, Рене, какой стала бы твоя рубрика, если бы…

Для пущего интереса Элоди делает паузу.

– Договаривай! – требует Готье.

– Представьте, если бы Рене мог рассказать о повседневной жизни в Версале в пикантных подробностях, которых не найти ни в одной книге!

Пользуясь отсутствием препятствий, обезьянка нагло крадет из большой корзины на комоде банан. Никому нет до нее дела.

– Или если бы ты, Рене, рассказал о казни Людовика XVI как ее свидетель. Это был бы документальный фильм, снятый при помощи новейшей технологии – машины времени, у которой нет пределов для погружения в прошлое, кроме мыслительных. Ты мог бы поведать о жизни в провинции, о работе в полях, об убранстве замка Леонтины, приведя эксклюзивные сведения, почерпнутые в погружениях в прошлое методом регрессивного гипноза.

Готье, профессионал в области массмедиа, не хочет оставаться в стороне, но то, что он слышит, его пока что не убеждает.

– Сериз говорит дело, – берет слово Опал. – Наше оружие – это наши исключительные навыки. По количеству подробностей люди почувствуют, что все это – не плод горячечного воображения. «Мнемозина» сразу займет достойное место в коллективной памяти. Объем сведений, неведомых ранее, связных, объясняющих то, чего не могли объяснить обычные историки, сделает свое дело. Наша сила – в точности описаний.

Все шестеро переглядываются.

– Хотите, чтобы регрессиями занялись мы все? – спрашивает Рене.

– Почему нет? У каждого из нас за плечами в среднем по сто жизней во все времена, во всех странах, и вшестером мы покроем огромное поле, – отвечает Элоди.

– От кого я это слышу? От тебя, считавшей Опал манипуляторшей…

– Не меняют своего мнения одни дураки. Мир развивается, и я вместе с ним. К тому же раньше я была с ней незнакома. Мы легко выносим суждения о незнакомых людях, это способ убедить себя в нашей власти над ними.

Дождавшись, пока у нее созреет новая мысль, Элоди делится ею:

– Чем больше у нас будет непротиворечивых деталей, тем больше доверия мы завоюем. Так мы вернем человечеству правду о его прошлом.