Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

Времянкин сделал зарядку, принял душ и оделся в концертную одежду. Вернулась Алена с продуктами, затем пришел Ян. Все трое позавтракали и спустились к ожидавшему у выхода из отеля такси. В холле гостиницы они встретили нескольких участников конкурса, которые не прошли во второй тур. Юные музыканты и их сопровождающие с грустью покидали город – возвращались домой ни с чем.

Пока такси везло Эмиля и его сподвижников в Дом музыки, он размышлял: «Очевидно, что в этом есть и моя вина. Я занял чье-то место, прикинувшись ребенком. Кто-то из тех опечаленных детей мог бы продолжить борьбу, если бы не я. Я обманул их. Я – зло. Почему-то это не приходило мне в голову…»

Ян и Эмиль, как и перед первым выступлением, стояли за кулисами в ожидании объявления.

– Знаешь, что говорил про Рахманинова композитор Цезарий Кюи? – спросил педагог.

Времянкин улыбнулся.

– Сергей Васильевич Рахманинов. Прелюдия соль минор № 5 для фортепиано, – объявили в микрофон. – Исполняет ученик музыкальной школы номер один города Пушкино Времянкин Эмиль, семь лет.

Эмиль вышел на сцену. Улыбнулся, поклонился зрителям и сел за рояль. Погладил конька на удачу и вступил.

Начал угрожающе тихо. Потом крещендо нарастало с такой чудовищной силой, что казалось – лавина грозных звуков обрушивалась на зал с мощью и гневом. Как прорвавшаяся плотина.

В середине выступления Эмиля взорвался телевизионный софит. Зал ахнул, но Времянкин даже не дрогнул и стоически продолжал играть. Казалось, что этот громкий взрыв придал его исполнению дополнительный импульс.

Его игра была проникнута бурным, напряженным драматизмом, пафосом борьбы и протеста.

Мелания уже стояла за кулисами, скрываясь в их тени, – ее номер следовал за выступлением Эмиля. Облаченная в концертное платье изумрудного цвета, она хладнокровно ожидала своего часа. Времянкин увидел ее, когда под аплодисменты зала покидал сцену. Наряд Мелании, в сочетании с рыжими волосами, придавал ее виду что-то колдовское, «ведьмическое». В левой руке она держала скрипку, в правой – смычок. Чуть позади угадывался силуэт ее травмированного аккомпаниатора. Мелания встретила Эмиля хитрым прищуром и ухмылкой, мальчик дружелюбно улыбнулся в ответ и приветственно кивнул головой. Неожиданно взгляд Журавлевой сделался суровым, а через мгновение – безразличным. Она переключила свое внимание на сцену. Когда Времянкин проходил мимо девочки, он заметил маленькие темные точки на белоснежной коже – три родинки на ее левой щеке. Эмиль вспомнил, что вычитал в «Муму» Тургенева накануне вечером: «Родинки на левой щеке почитаются на Руси худой приметой – предвещанием несчастной жизни». Эмиль никогда не верил в приметы, но новая реальность заставляла его думать по-другому. В конце концов, сказочность его мира было трудно отрицать.

Не успел Времянкин развить свою мысль о возможно «несчастной» судьбе Мелании, как появился Ян. Он подошел, положил руку на плечо мальчика и, выпучив глаза, одобрительно покивал головой. Пока учитель и ученик шли через гостиные ко входу в зрительный зал, рука Яна так и лежала на плече Эмиля. Он словно вел своего подопечного и вместе с тем оберегал его. Другую руку Ян держал в кармане брюк, отведя правую часть пиджака за спину. Он шел выпрямившись, мимо конкурсантов, ожидающих своей очереди, и их педагогов. Как мудрый маэстро, он щурился, то ли от боли, то ли от усталости, и, без намека на радость, взирал сквозь окружающих. Он шел приосанившись, вальяжно, выбрасывая перед собой начищенные носы черных туфель – гордый ментор в неизменной белой водолазке под шерстяным пиджаком. Вот он – мегапатрон. Альфа-самец закулисья. В его горделивой поступи было что-то инстинктивное, обезьянье. Эмиля забавляла напыщенность Яна, и в то же время он воспринимал такое поведение наставника как похвалу за хорошую работу. Это была важная оценка. По мнению Эмиля, Ян тонко чувствовал музыку и, при всей своей внешней чудаковатости, обладал редкой способностью отличать неподдельные эмоции от имитации чувств.

По итогам второго тура в конкурсе осталось десять детей. Времянкин снова занял первое место, опередив Меланию Журавлеву всего на один балл. Ян, Алена и Эмиль отметили промежуточную победу ужином в приятном кафе в центре города и затем отправились в отель на такси.

В холле Алену снова ожидал Аркадий. Она и в этот раз осталась с ним. Ян и Эмиль разошлись по номерам.

Развалившись в кресле под торшером, Времянкин читал «Ночь перед Рождеством» Гоголя. Внезапно, от порога до центра комнаты, по ковру проскользил конверт. Кто-то прокинул его под дверь. Почти сразу послышался тихий стук. Тук, тук, тук.

– Открыто! – отозвался Эмиль.

Никто не вошел. Мальчик отложил книгу, сполз с кресла и направился к двери. Когда он выглянул в коридор, там никого не оказалось. Эмиль вернулся в номер и поднял с пола конверт.

На титульной стороне синей пастой было выведено: «Эмилю». Он вынул из конверта листок, очевидно вырванный из блокнота, и прочитал короткое послание, написанное от руки.

Я знаю, кто ты. Нужно поговорить.

Крыша отеля. Через пятнадцать минут.

«Кто?! Что?! К чему такая таинственность?» – судорожно соображал Эмиль. Время было уже позднее, да и место встречи вызывало вопросы, – все это выглядело очень странно. Времянкин думал, как поступить, лихорадочно перебирая в голове различные варианты. В итоге решил, что домыслы лишат его сна и лучше поскорее разобраться, в чем дело. Он положил конверт вместе с запиской на кровать и быстро оделся. Перед самым выходом Эмиль начал сомневаться, брать ли с собой конька или оставить булавку в номере. Вергилий был приколот к рубашке, надетой на нем. Там и остался. Эмиль прыгнул в ботинки, набросил куртку и покинул номер.

Поднявшись по лестнице до последнего этажа, Времянкин обнаружил выход на крышу. Он дернул за ручку двери, оказалось, не заперто. Это был длинный, просторный чердак, с косым потолком, укрепленный деревянными балками. Судя по всему, данное помещение не обслуживалось. Температура на чердаке почти не отличалась от уличной. Изо рта шел пар, щеки пощипывал мороз. Здесь не было своего освещения, но через окна в крыше проникал свет от уличных фонарей и неоновых вывесок соседних зданий. Холодные, переливающиеся лучи заставляли поблескивать летящую пыль и дрожащие нити паутин, прилипших к деревянным распоркам. Все, что находилось между окнами крыши, утопало во тьме. Свет и тень чередовались на полу, словно клавиши рояля. На чердаке было несколько голубей. Они сидели на подоконниках, прижавшись друг к другу, и мерно урчали.

Эмиль осторожно продвигался в глубь помещения. Деревянные доски пола скрипели под ногами. Остановившись напротив ближайшего окна, Эмиль оказался в луче света.