Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

– Привет! – говорит Лёва.

– Салют! – отвечает Вольфин.

Майя молча кивает.

Вольфин вылетел с матмеха после прошлой сессии, но то и дело заглядывает повидать старых знакомых. Теперь, когда не надо ходить на военку, он перестал стричь волосы и пытается отрастить бороду. Борода, правда, выходит куцеватая – может, потому, что он то и дело ее пощипывает.

– Я за тобой, – говорит Вольфин. – Пойдем по пиву сходим?

– Аллё, – возмущается Лёва, – у меня же лекция! Пиксанов читает геометрию Рамина.

– Ой, тоже мне, сложность! – фыркает Вольфин. – Вот, Майку попроси, она тебе все законспектирует и потом с удовольствием даст конспект.

– Я могу, да, – соглашается Майя, и Вольфин довольно хихикает.

Пивной бар «Ракушка» находится в опасной близости от Университета, и потому в любое время там полно студентов, сбежавших с лекций. То и дело повторяя неизменное «салют!», Вольфин подходит к автомату и кидает монетку в прорезь. Желтоватая струя пива льется в пузатую кружку.

Вдвоем они отходят к пустому столику.

– Восстанавливаться не собираешься? – спрашивает Лёва.

– Зачем? – удивляется Вольфин. – У меня и так все отлично. Читательский билет в библиотеку я сохранил, вся сокровищница мировых знаний при мне. Не лекции же Пиксанова мне слушать.

– А диплом?

– Да ладно, обойдусь и без диплома. Я тут устроился лаборантом в один институт – так на той неделе я им уже организовал семинар, докладывал свои последние результаты в теории разнообразий.

– И как?

– Как-как… как всегда. Короче, если мне надо будет – меня и без диплома возьмут.

Лёва смеется. Еще в школе он смирился с тем, что Сережа Вольфин – математический гений, и удовлетворился первым местом в классе после него. Тут-то они и подружились – когда Лёва понял, что им нечего делить.

В каждом поколении бывают свои гении. И это, в общем, здорово – учиться вместе с одним из них. Лёва даже познакомил Вольфина со своими друзьями. Вольфин всем понравился, и в прошлом году Гоша с Никой пару раз ходили вместе с Вольфиным на пэпэпэшные сборы, пока тот не заскучал и не нашел себе новое увлечение.

– А ты все еще тусуешься с этими… с системщиками? – спрашивает Лёва.

– Бывает, да, – отвечает Вольфин. – Мертвой музыкой можно разжиться, да и телки у них клевые.

Телки! Лёва морщится. Все-таки у этих системщиков дикий жаргон. Он бы ни за что не назвал девушку телкой. Даже Майю, не говоря уж о Марине.

Всякий раз, вспоминая о Марине, Лёва удивляется: как же так получилось, что его самая близкая подруга учится в Академии? А ведь к ним в матшколу в выпускном классе тоже приходили – «вербовали», как выразился Вольфин. Никто, разумеется, не пошел: почему-то математически одаренные дети не любили Учреждение, хотя – в отличие от Лёвы – никак с ним не сталкивались.

С кем с кем, а с Вольфиным о таких делах лучше вообще не заикаться – он и с матмеха вылетел, потому что отказался сдавать экзамен по истории Проведения Границ. Так и сказал: все это ерунда и пропаганда. Поставил, между прочим, всех в дурацкое положение: никто, конечно, не хотел выгонять самого талантливого студента на курсе, но после такого демарша – пришлось.

Зато теперь Вольфин не ходит на скучные лекции, а пьет пиво, тусуется с волосатыми системщиками и смотрит мертвое кино на отцовском видаке. Лёва тоже пару раз к нему заходил – посмотрел вот знаменитые «Космические войны». Оказалось, ничего особенного, просто детская сказка.

Теперь, впрочем, Вольфин отошел от кино и сутками читает разные книжки на инглийском и франкском. Вот и сейчас увлеченно пересказывает какой-то мертвый роман, где, судя по пересказу, речь все больше про то, кто, как и с кем спит.

– Ты смотри, – говорит Лёва, – не слишком увлекайся. А то за такими книжками всю математику позабудешь.

– И не страшно, – улыбается Вольфин. – Литература вообще круче математики, я тебе это могу математически доказать.

– Смешно, – говорит Лёва. – Тебе не кажется, что в этом есть противоречие? Если литература круче, то и доказательство должно быть литературным.

– Учитывая, что ты все еще студент матмеха, – отвечает Вольфин, – я снизойду до твоего уровня. Вот, слушай. Ты знаешь, что есть специальные фразы языка, которыми можно описать некоторые числа. Скажем «пять и три десятых» – это число «5,3», а фраза «площадь круга, деленная на квадрат его радиуса» – это число «пи», так?

– Ну да.

– Давай теперь пронумеруем эти фразы. Мы можем их пронумеровать, потому что…

– Количество букв конечно, и, значит, общее количество фраз счетно.

– Вот именно. Давай назовем число, стоящее на N-м месте, N-м числом Столповского, в твою честь. Теперь возьмем такое число, у которого на N-м десятичном знаке стоит единица, если у N-го числа Столповского на этом месте стоит НЕ единица, и, соответственно, стоит ноль, если у N-го числа Столповского там стоит единица. Можем построить такое число?

– Вполне. Оно, разумеется, будет бесконечным, но если мы имеем набор этих твоих пронумерованных фраз, то…

– А теперь – фокус. Если фраза, которую я только что сказал, – «такое число, у которого…» – описывает какое-то число, то она должна попадать в наш список, так?

– Ну.

– Пусть у нее будет номер M. Что же тогда будет у нее…

– …в качестве M-го десятичного знака! – Лёва прищелкивает пальцами. – Если там единица, то там должен быть ноль, а если там не единица – то там должна быть единица!

– Вот именно! – довольный Вольфин отпивает из кружки. – То есть мы только что описали словами число, которого не существует.

– Ну, для этого не надо было городить огород, – говорит Лёва. – Число i тоже описывается словами, но…

– Оно куда проще описывается формулой, – Вольфин, обмакнув палец в пролитую пивную пену рисует на столе, – и вполне существует, может использоваться при вычислениях. А вот это число, которое М-е число Столповского, возникает внутри языка, а не внутри математики. И это означает, что язык позволяет описывать не только несуществующие, фантастические явления, но даже несуществующие, фантастические числа. Которые обладают одновременно двумя взаимоисключающими свойствами – на некотором месте у них одновременно стоит и ноль, и единица.

– Напоминает «парадокс обманщика», – кивает Лёва. – Помнишь, мы в школе проходили?

– Оно много чего напоминает, – говорит Вольфин. – Было бы время, я бы тебе рассказал.

– Сейчас я вернусь – и расскажешь, – говорит Лёва, отставляя пустую кружку.

В туалете «Ракушки», вопреки обыкновению, никого. Когда Лёва открывает дверь, свет гаснет и тут же снова вспыхивает. Потом, через неравные промежутки, снова и снова.

Наверняка в этой последовательности можно найти какой-то смысл, думает Лёва. Зашифрованное сообщение. Но надо быть сумасшедшим, чтобы считать, будто кто-то передает мне сигналы, включая и выключая электричество.