Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

Белка их, наверно, тоже не заметила, а вот Марина не может отвести глаз: по ту сторону Границы она никогда не видела, чтобы целовались так бесстыдно, да еще прямо посреди парка. Парень с длинными волосами, а девушка, наоборот, пострижена коротко, почти что наголо: только нежный рыжий пух на затылке вспыхивает в солнечных лучах. На парне – кроссовки, синие джинсы и белая футболка, на девушке – клетчатая рубашка, кожаные штаны и туфли на высокой платформе.

Сидя на скамейке, Марина с Лёвой едят мороженое, и Лёва рассказывает, что вчера взял у Майка почитать умную книгу про фрактальную структуру Заграничья:

– Ну, общую идею мы поняли давно, но там есть интересные детали. Скажем, из математики известно, что при некотором наборе параметров фрактальные множества вырождаются, проходя через точку бифуркации, в хаотические динамические системы…

Марина ждет, пока растает на языке мороженое, и наблюдает за парочкой. Как только им дыхания хватает? Они же так уже минут пять, если не все десять. Время, что ли, засечь?

А ведь я впервые в жизни поцеловалась с Майком, думает Марина. Той страшной ночью, в кладовке заброшенного дома. Мы думали, что сейчас погибнем или больше никогда не увидимся – а вышло наоборот: все время встречаемся. И почти шесть лет назад, когда прощались, он попытался меня поцеловать и прошептал, что всегда будет меня любить… он-то думал, что вся его мертвая жизнь – такое бесконечное «всегда», а оказалось – как у всех, сегодня одно, завтра другое. Кажется, больше он меня не любит – вот и хорошо. Да, я с ним поцеловалась, но я его никогда не любила. Не в моем вкусе, и вообще – какая любовь с мертвым?

– Детали тебе, наверное, не так интересны, – говорит Лёва (кстати, это первая фраза за последние несколько минут, в которой Марина поняла все слова), – но если вкратце, мы можем предположить, что где-то на периферии Заграничья должны существовать области динамического хаоса, чрезвычайно важные как с теоретической, так и с практической точки зрения. У меня даже есть гипотеза…

Парочка наконец разлепилась: девушка оборачивается, и Марина узнает Кейси, девушку-джета, с которой они с Доктором разговаривали на берегу озера. Марина машет, и Кейси, взяв своего спутника за руку, идет к скамейке.

– Привет, Кейси, – говорит Марина.

– Привет, – отвечает та. – Ты Марина, правильно? А твой друг – Марк… нет, постой, не Марк… Лёва!

– Верно, – кивает Марина.

Парочка стоит совсем близко. Они держатся за руки, и видно, как оба слегка перебирают пальцами, словно гладя кисти друг друга.

– Ну, добро пожаловать в парк, – говорит Кейси, – и приятного дня!

– Тебе тоже, – отвечает Марина.

Настроение испортилось. Глядя вслед удаляющейся парочке, Марина думает, что тоже хотела бы целоваться с красивым парнем, прижавшись спиной к шершавому стволу, чтобы вокруг бегали белки, над головой шумела листва, а в небе светило солнце.

А вместо этого приходится слушать лекцию про какие-то фракталы, злится Марина – и тут Лёва накрывает рукой ее колено. Марина оборачивается, и их взгляды наконец-то встречаются.

Марина словно впервые замечает, какие у Лёвы глаза – глубокие, светлые, опушенные рыжими ресницами.

В лучах солнца золотом вспыхивают Лёвины веснушки, и Марина успевает подумать: почему, почему, почему мы потеряли столько времени. А потом, обхватив Лёву руками, первая целует в растерянно приоткрытые губы.

Через несколько часов в предзакатных сумерках Майк найдет их на той же скамейке: они все еще будут целоваться.

Услышав, что в лесу под Вью-Ёрком, где-то в часе езды, пройдет большой концерт, Ника и Гоша одновременно представили грандиозный лесной сбор, как в мире живых, но, конечно, куда масштабней: здесь, чтобы послушать песни, не надо даже брать палатку – приехал утром, уехал вечером; понятно, народу будет полным-полно, лучше выехать заранее и занять места поближе к сцене – издали частенько ничего не разобрать: то ли певцы поют тихо, то ли микрофоны барахлят.

Они, конечно, ошибались.

Первые подозрения закрались у Ники еще в поезде. Вместо знакомых фигур в брезентовых куртках с нашивками электричка была заполнена полуголыми мужчинами в черной коже и рваных майках и девушками в вызывающе коротких юбках и обтягивающих штанах с кожаными подтяжками. Почти у всех головы были выбриты или украшены волосяными гребнями ненатуральных цветов – синий, алый, ядовито-зеленый. Уши, как у мужчин, так и у женщин, проколоты в десятке мест, в основном в дыры продеты обычные кольца, но почти каждый добавлял к коллекции инглийские булавки, иглы от шприцев, электрические резисторы. Все гоготали, хрюкали, ржали, орали и визжали – и эти звуки лучше всего подготовили Нику к концерту: едва они вошли в вагон, она поняла, что никаких лирических песен под гитару они с Гошей сегодня не услышат.

Концертов подобного масштаба они действительно раньше не видели. Десять с лишним тысяч зрителей заполнили поляну перед сценой – и, казалось, никакая музыка не сможет перекрыть многоголосый гул этой толпы, неуемной и буйной. Однако в назначенный час из развешанных по периметру динамиков обрушился девятый вал звука: с первого аккорда у Ники заложило уши, но она почти не заметила: звуковые волны шли через тело, словно каждая клетка превратилась в микроскопическое ухо, вибрирующее в такт музыке – если, конечно, можно было назвать это музыкой. Певцы, сменявшие друг друга на сцене, хрипели, визжали и выли; они катались в обнимку с микрофонной стойкой или делали вид, что расстреливают из нее публику, словно из ручного пулемета; гитаристы разбивали гитары, ударники швыряли со сцены обломки барабанных палочек, одно из выступлений завершилось (под восторженные завывания музыкантов и зрителей) торжественным сожжением рояля: не обращая внимания на полуголых девушек, водивших безумный хоровод вокруг горящего инструмента, клавишник играл, пока огонь не охватил весь рояль.

Одним словом, если бы Нике рассказали, что будет на этом концерте, она, конечно, никуда бы не поехала. Но сейчас она стоит посреди обезумевшей толпы, зажатая между Гошей и целиком затянутой в черную резину девушкой – и от восторга только слабо взвизгивает: голос она сорвала с полчаса назад.

Ух ты, думает Ника, ух ты, как здорово! Никогда, никогда я не слышала ничего подобного, да что не слышала – я даже не знала, что такое возможно! Ух ты! Ну же, еще, еще!

Ника вцепляется в Гошу и сипит ему в ухо: Правда, офигенно? – но Гоша не отвечает: то ли не слышит ни слова, то ли ему не так уж нравится концерт.

Не нравится – ну и не надо, с неожиданной злостью думает Ника (а волны свирепой ярости снова и снова проходят сквозь нее), я же такого никогда не слышала, со мной же такого никогда не было, ух ты, ух ты, никогда, никогда!