Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

Как только узнать, где именно здесь бифуркационная точка, если карту он уже совсем не помнит?

Впрочем… есть у Лёвы одна идея – и он убыстряет шаг.

– Скажите, Фёдор, – спрашивает он охотника, – а вы родились здесь или приехали?

– Местный я, – отвечает Фёдор, – и отец мой, и дед – все здесь охотились. Пушнину добывали, в город продавали. Раньше-то зверя было – ого-го сколько, не то что теперь!

Удивительно, думает Лёва, в самом деле – настоящий охотник. И говорит даже, как в книжках пишут, – народным таким говором.

– То есть ваши предки здесь всегда жили? И до Проведения Границ?

– Завсегда, завсегда. И до Проведения, и во время, и до войны, будь она неладна!

– А разве война и тут была? – удивляется Гоша.

– А то как же! Конечно, – отвечает Фёдор. – Места-то у нас какие – заповедные, колдовские! Мы, местные, завсегда шаманили помаленьку – и до Проведения, и апосля. Граница-то здесь хлипкая, непрочная – разрывов энтих полным-полно. Мы их местами силы кличем. Там любой мальчишка пройдет, коли обучен. Ну вот они и ломанулись, чтоб им повылазило!

Вот так удача, думает Лёва. Он-то рассчитывал, что придется долго наводить разговор на шаманов, потайные проходы, на всякое такое. А вот гляди-ка, Фёдор сам заговорил!

– А вы тоже – шаманите? – спрашивает Лёва.

– Ну, разве что помаленьку, – отвечает Фёдор, – если по делу что. Вот ружьишко себе добыл, мерканское, хорошее! У нас таких не делают. До Проведения, говорят, знали секреты, но мертвые как ушли – все с собой унесли. А куда ж охотнику без ружья?

– И эти ваши места силы знаете? – спрашивает Лёва. – И отвести можете, если попросим?

– Да вы с ума сошли, ребята! – кричит Зиночка. – Что значит «вот туда и пойдем»? Вы, что, забыли – нас Дима с ребятами у озера какой уже день ждет, волнуется! Вы, конечно, извините, Фёдор, но ни в какие шаманские места мы с вами не пойдем. И не смейте со мной спорить, дети! Я ваш учитель, в конце концов! Я старшая! Вы должны меня слушаться!

– Нет, – спокойно говорит Марина, – старшая здесь – я. И я говорю: у нас есть дела поважнее, чем идти к озеру. Мы не для этого сюда приехали. И сейчас мы пойдем туда, куда нас обещает отвести Фёдор. И вы, Зинаида Сергеевна, замолчите и пойдете вместе с нами.

Марина старается говорить спокойно, но Лёва видит: губы у нее побелели, ноздри дрожат от гнева, маленькие кулачки плотно сжаты.

– Марина! – удивляется Зиночка. – Как ты со мной разговариваешь! Ты забыла – я все-таки учитель!..

– Заткнись! – вдруг кричит Марина. – Заткнись, я говорю! Ничего я не забыла! Кто карту спалил? Кто по ночам рыдал? Ах, Димочка меня больше не любит! Тьфу! Влюбленная курица, дура – вот кто ты, а не учитель! И ты сейчас замолчишь и пойдешь с нами – или останешься здесь, на берегу. И выбирайся тогда сама, как знаешь! Мы тебе помогать не будем!

Лёва впервые видит Марину в такой ярости. Даже когда пятнашки избили его и Марина клялась отомстить – нет, даже сравнить нельзя!

Марина стоит у самой кромки прибоя, визг чаек словно вторит ее крику, каштановые волосы развеваются под ветром… Лёва любуется на нее.

– Зачем ты так? – говорит Ника.

– А ты за нее не заступайся, – зло отвечает Марина, – она за тебя не слишком-то заступалась! И когда Оля тебя травила, и когда Димочка ее милый требовал, чтобы ты рюкзак потяжелее несла, – где она была?

– Она пыталась… – говорит Ника.

– Ну ты тоже попыталась, – отвечает Марина, – вы квиты теперь.

– Ладно вам, девчонки, – говорит Гоша, – как маленькие, в самом деле. Что ты, Марина, разоралась, прям как Рыба в учительской. Зинаида Сергеевна, хватит плакать, пойдемте с нами. Мы ненадолго совсем, нам одно дело надо сделать – а потом и к озеру двинем. Нам в самом деле надо, и нас четверо, а вы одна. Считайте, что мы проголосовали и большинством голосов решили. Давайте я вам рюкзак подам – и пойдемте.

Они трогаются в путь, и Лёва замечает: Ника тихо говорит Гоше «спасибо», а потом берет его за руку.

Вот странно, думает Лёва, еще неделю назад я бы распереживался, что Ника на меня вообще внимания не обращает, – а теперь ничего, нормально. Ну и пусть она от Гоши не отходит, он же в самом деле клевый. И друг – самый лучший. И с Никой мы все равно друзья. Вот и хорошо, вот и ладно.

Лёва замедляет шаг, Марина догоняет его. Теперь они идут рядом. Лёва смотрит на дэдоскоп – рамка все еще крутится волчком, – но нет-нет да скосит глаза: ветер развевает каштановые волосы, и в солнечном свете они окружают лицо Марины, словно колышущийся ореол.

На стеклянных дверях – табличка: «Закрыто на спецобслуживание», но Володя Петров хозяйским жестом распахивает створки.

– А, Владимир Михайлович! – швейцар широко улыбается. – С супругой сегодня? Проходите, проходите! Столик в углу, как вы любите!

Монетка исчезает в широкой ладони, Владимир с Наташей проходят в полупустой зал. Официант снимает со стола табличку «Заказано», отодвигает стул. Наташа садится.

Сегодня она – во франкском синем платье. Володя смотрит на жену, улыбается и раскрывает меню.

Наташа хихикает и показывает через стол – наверху затейливым шрифтом написано: Прейскурант фирменных и старинных блюд живой кухни .

– Даже когда хотят как у мертвых – все равно не могут, – говорит она, – хоть что-нибудь да обязательно испортят. Почему не написать по-нормальному: «Меню»?

Действительно, думает Володя, почему мы всегда все делаем так тупо и неотесанно? Неужели это никогда не изменится? Как же мы ошибались тогда, лет двадцать назад!

По работе Володя часто бывает в этом ресторане, привык к нему и не замечает, как сквозь роскошный декор пробивается обычное убожество. Сегодня он смотрит вокруг глазами жены, и ему немного неприятно.

– Да и интерьер так себе, никакого дизайна , – говорит он, с удовольствием перекатывая на языке мертвые слова.

Официант принимает заказ и гордо удаляется.

– Заметила, какая у него улыбка? – говорит Володя. – Умеют же улыбаться. Для каждого – своя улыбка. Кому – подобострастная, кому – покровительственная, кому – презрительная.

– А нам какая? – спрашивает Наташа.

– Нам – дружелюбная, – говорит Володя. – Это потому, что я знаю, сколько на чай оставлять.

Наташа хихикает.

– А помнишь кафе «Приморское»? – говорит она. – Тогда нам не до официантов было!

– Еще бы! – отвечает он. – Две чашечки кофе, пирожное и бутылку тавридского портвейна.

Наташа чуть слышно прыскает. Владимир очень любит этот ее смех – словно она хочет расхохотаться и сдерживается только усилием воли.

Так же она смеялась, когда уже в столице они снова решили сходить в ресторан, а швейцар не пустил их, студентов. Сказал что-то вроде ходят тут или рано вам еще , помянул войну и Проведение Границ, когда такие же молодые ребята, как вы, а теперь… Володе было очень обидно, а Наташа только смеялась. В тот вечер они пошли в сквер с бутылкой портвейна, купленной в ближайшем гастрономе.