Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

Тела врагов становятся совсем хрупкими. Девочка, похожая на Аннабель, падая, цепляется за отворот Гошиной формы, повисает на нем – и ее пальцы отламываются, так и остаются висеть, вцепившись в пропитанный кровью хлопок. Вот откуда, небось, появляются тинги, думает Гоша, сбрасывая пальцы на пол. С омерзением наступает, и они скрипят под ногой, как раздавленные жуки.

За очередным поворотом – пустой коридор. Никого.

Вот все и закончилось, думает Гоша, вытирая кровь с лица. Я всех победил. Будь это кино, сейчас бы вышел главный злодей.

На секунду Гоше представляется Орлок Алурин – и он вздрагивает.

Но нет, коридор пуст.

Гоша делает первый шаг – и сильнейшая боль пронзает горло, словно невидимая рука нанесла удар из пустоты. Следом – резь в животе, хруст ребер, соленый вкус собственной крови во рту. Гоша падает на колени, коридор кружится перед глазами, тело словно разваливается на части, но все равно он из последних сил тащится вперед. Тошнит, боль вспыхивает блуждающими огнями – голова, горло, рука, нога, живот, глаза… Гоша почти ничего не видит, воздух будто превратился в густую плотную тьму и сдирает кожу при любом движении. Голова тяжелеет, словно налитая расплавленным металлом, нет сил ее удерживать – и Гоша слышит, как с хрустом ломается позвоночник. Он уже не стоит на коленях – в ногах такая боль, будто все кости раздробили молотом, а потом кое-как, по живому, свинтили болтами, – теперь он ползет по бесконечному каменному полу. Гоше кажется, будто коридор – это и есть боль, и он тащит свое сознание сквозь эту боль, словно искалеченное тело по коридору.

Я – только сознание, говорит себе Гоша. У меня на самом деле нет тела: я бы не мог двигаться с поломанным позвоночником.

Но если тела нет, что же так болит, как будто тебя заживо пропустили через мясорубку? Руки изогнуты, как лапки насекомого (в каждом сгибе торчит обломок кости), сломанные ребра проткнули легкие (каждый вдох – вспышка боли в груди, каждый выдох – кровавый пузырь на губах) – и Гоша понимает, что сейчас ему возвращаются все удары, что он нанес в бесконечных коридорах. Он уже ничего не видит, только ползет сквозь невыносимую боль, пока пальцы не откалываются от кисти и невидимая нога не впечатывает их в пол. Они скрипят, как раздавленные жуки, – Гоша судорожно дергается, задыхается от крика… и темная воронка втягивает его в спасительную безбрежную тьму.

– Знаете ли вы, ребята, – говорит Саша Бульчин, – что вот эти игровые аппараты могут служить простейшей моделью системы с обратной связью?

Лёва и еще несколько мальчиков стоят в фойе кинотеатра, а Саша Бульчин показывает на выстроившиеся рядком вдоль стенки автоматы «Морской бой». В начальной школе, приходя на утренние детские сеансы, Лёва первым делом бежал к этим автоматам, чтобы поскорее вжаться в черную резиновую маску, которая плотно обхватывала разгоряченное лицо. Там, на небольшом экране, вдоль линии горизонта, что разделяла рисованные море и небо, проплывали черные силуэты мертвых кораблей. Нажмешь на гашетку – и красный огонек, пульсируя, поднимается к поверхности: подводная лодка выпускает торпеду. Когда торпеда попадала в цель, горизонт озарялся вспышкой, громом раскатывался по фойе победный бабах взрыва, черные силуэты разворачивались и отправлялись в обратный путь.

В запасе было десять торпед – и если ни один выстрел не пропадал впустую, автомат включал призовую игру: еще несколько залпов.

К четвертому классу Лёва понял, что не надо дергаться, пытаясь нагнать корабль – наоборот, надо выбрать место и ждать, пока плывущая мишень не подойдет на нужное расстояние к тонким линиям прицельной сетки. На первом выстреле надо определить траекторию запуска – и, если удавалось сходу подбить мертвый корабль, десять из десяти Лёве были гарантированы. К шестому классу он достиг совершенства и потерял к игре интерес – как к сложной задаче, которую в конце концов удалось решить. С задачами всегда так: потом и не вспомнишь, чему так радовался, когда нашел верный ход. Теперь-то все очевидно с первого взгляда!

Лёва считал, что знает про «Морской бой» все, – и тут Саша Бульчин, студент матмеха, ведущий семинара и киноклуба, Лёвин любимец, огорошил его словами про «модель системы с обратной связью».

– Посмотрите сами, – продолжает Бульчин. – Игрок нажимает кнопку, красный огонек бежит по экрану, и почти одновременно благодаря испускаемым фотонам сигнал о движении торпеды поступает в мозг игрока. В мозгу происходит обработка информации, и, в зависимости от того, поражена цель или нет, наш игрок выбирает ту же стратегию или ее меняет. Через нервную систему мозг посылает сигнал руке, палец нажимает кнопку, и все начинается сначала.

– Пока торпеды не закончатся, – говорит Сережа Вольфин: он обожает всех поправлять, вот и выступает не по делу, а Лёва, переждав волну смешков, задает серьезный, интересный вопрос :

– А почему мы говорим именно про игровой автомат? Можно то же самое сказать про что угодно – хоть про игру в теннис.

– Хороший вопрос, – улыбается Саша Бульчин, – но я еще не закончил. Конечно, можно и про теннис. В чем же разница? В том, что внутри игрового аппарата только электромагнитные импульсы – как и в луче света, и в нервных волокнах, по которым проходит сигнал от мозга к руке. Теперь представим, что мы напрямую подключили нашу нервную систему к игровому аппарату или даже прямиком к компьютеру – и он посылает нам электронные сигналы прямо в мозг. Что получится?

– Кино? – говорит незнакомый мальчик из «б» класса.

– Не совсем. Кино, но с обратной связью – мы ведь тоже можем из нашего мозга посылать сигналы в мир этой игры. Запускать торпеды или, скажем, ехать на машине. Если взять супермощный компьютер, можно создать мир, неотличимый от настоящего, где игрок будет проживать свою жизнь как в реальном мире.

– Скорее, как во сне, – говорит Вольфин.

– Да, как во сне, – соглашается Бульчин, – в рукотворном электронном сне.

Звенит звонок, открываются двери зала. Сегодня они пришли сюда за совсем другими рукотворными снами: Саша Бульчин проводит первое в этом году заседание школьного киноклуба, позвав всех в районный кинотеатр, где по заявкам университетских любителей кино показывают «Сулако снова в седле». Это старый фильм, поэтому в зале не только студенты и ребята из школьных киноклубов, но и профессора, пришедшие вспомнить молодость.

Перед началом выступает седой мужчина с обвисшими усами – точь-в-точь как у Павла Васильевича, ушедшего на пенсию в прошлом году.

– Новаторство картины, – говорит лектор, – заключается в том, что женщина здесь, в отличие от большинства мертвых фильмов, показана активным действующим лицом, а не этаким призом, за который сражаются герои-мужчины.