Эмил Манов - Избранное

Перед Орловым мостом он остановился в нерешительности: свернуть и дорогой вдоль реки вернуться домой или войти под зеленые своды парка? И то и другое его пугало, хотя и по-разному. Ему хотелось бежать от настоящего так же, как он бежал от прошлого… Но ведь в этом парке он не был с давних пор, а для жителя Софии это ненормально.

Он рассмеялся чуть ли не вслух. Если бы кто-нибудь из знакомых увидел, как он стоит в раздумье у моста!.. Давно он не чувствовал себя так глупо, как в этот теплый майский вечер.

Ему вдруг стало весело и, охваченный какой-то беззаботной отвагой, он перешел через мост и ступил в широкую аллею, огибавшую пруд. На воде, красно-золотой от закатных лучей, качалась лодка, управляемая неопытным гребцом. Казалось, лодка пьяна. Несколько молодых людей, стоявших на берегу, отпускали шуточки в адрес незадачливого гребца и хохотали. Светозар посмотрел на игру лучей в расколыхавшейся воде и, уже совсем развеселясь, широко зашагал дальше, под огромные светло-зеленые кроны старых каштанов.

Он знал, куда идет, и не скрывал этого от себя. Он чувствовал себя как человек, решивший поиграть с судьбой, — такое же чувство он испытывал в молодости, когда брался разбрасывать листовки в университете: схватят его или все пройдет благополучно, и что будет, если его схватят? Тогда неизвестность и страшила его и привлекала; он давно не испытывал ничего подобного…

Скоро он вышел на широкую площадку перед прудом с рыбками. Обогнул его и свернул на тропинку, петлявшую меж редких сосен. Место было знакомое, но на дороге у него встал летний ресторанчик, которого раньше здесь не было. Ресторанчик был закрыт. Место, к которому он стремился, находилось выше — короткая аллея между памятником партизанам и метеорологической станцией.

Он ступил в эту аллею с трепетным любопытством. Достал платок и вытер вспотевший лоб. Огляделся — аллея была посыпана чистым песком, больше ничего не изменилось. Здесь были три скамьи, отполированные и потемневшие от времени. Он направился к одной из них. Почувствовал, что в горле пересохло. От ощущения легкости, владевшей им недавно, не осталось и следа.

Долго сидел он неподвижно, опершись локтями на колени, охватив голову ладонями. Он так глубоко забылся, что не замечал молодых пар, которые проходили мимо и иногда оборачивались, чтобы посмотреть на него еще раз — кто сочувственно, кто с добродушной иронией… Наконец он встал, отломил веточку с зелеными иголками от ближней сосны. Посмотрел на нее, повертел в руке. Такую веточку он отломил и тогда, в тот вечер, когда ему показалось, что мир рушится у него под ногами… Он забросил веточку и опять сел на скамью, задыхаясь от волнения.

В обратный путь он двинулся, когда стемнело. Ступал медленно и тяжело и уже не смеялся над собой.

В этот вечер Светозар Стойков был так молчалив, что жена несколько раз обращала на него недоумевающий взгляд. Но он этого не замечал. Выпил чай и зарылся с головой в академический ежегодник. И только когда они ушли в спальню, Милена спросила:

— У тебя неприятности?

Он повернулся, вздрогнув от неожиданного вопроса.

— Неприятности? Ничего особенного.

— Зачем ты скрываешь?

— Просто не хочу беспокоить тебя мелочами. Сегодня немного понервничал, допустил ошибку в проекте.

Он сказал это, не глядя на нее. Она, очевидно, не поверила такому объяснению, однако больше ни о чем не спросила. Подошла и погладила его по лицу, вздохнула. Светозару стало совестно — в последнее время он был очень уж к ней невнимателен.

Милена стояла перед зеркалом в ночной рубашке и медленно вынимала шпильки из волос. Ее голубые глаза были печальны, на лбу обозначилась отвесная морщинка. Светозару захотелось сказать ей что-то ласковое, разгладить эту морщинку.

— Ты знаешь, что ты сегодня очень красивая? — Он приблизился и положил руки ей на плечи.

Зарумянившись, как молодая девушка, она охватила его шею руками, прижалась к его груди.

Как-то само собой получилось так, что Светозар Стойков начал все чаще разрешать себе прогулки в городской парк. Его влекло туда желание выбраться из тихих вод повседневности. Его влекла беспокойная жажда перемен, пробудившаяся страсть к воспоминаниям…

Сначала он избегал аллеи над прудом с рыбками, но всегда бродил где-то поблизости. А потом решил, что смешно фетишизировать место, по которому проходят сотни других людей. В конце концов делать то, что тебе приятно, не значит совершать какой-то грех… И он ходил по этой аллее, растревоженный мучительными и сладостными мыслями. Наконец он опять начал садиться на скамью, и скоро это превратилось у него в нечто вроде мании. Его прогулки всегда заканчивались на этой скамье.

Так он приобрел новую привычку и в то же время что-то утратил из своего «я». Стал более замкнутым, редко смеялся. Постоянная грусть приглушила его обычную жизнерадостность. Он работал добросовестно, как и раньше, но без увлечения. Дело у него не ладилось, и даже тактичный Стефанов, начальник проектной мастерской, не выдержал и сделал ему замечание. Светозар вспылил. Ответил резко, что «работает, как может», что, наконец, он «не робот, и при такой перегрузке не может не ошибаться». Он сознавал, что не прав, и от этого еще больше горячился. Стефанов смотрел на него с удивлением.

— Стойков, погоди. Я не хотел тебя обидеть, ты знаешь сам, как я тебя ценю. Потому мне и больно… Разве дело в мелких ошибках? Ты посмотри сюда. Если бы не подпись, я бы не сказал, что это твой проект.

Он развернул перед ним его собственный чертеж. Светозар впился в него взглядом и несколько секунд не двигался. Потом кивнул:

— Ты прав. Прости меня за эту вспышку.

И вышел.

Он начал работать над следующим проектом с невероятным напряжением. Прервал одинокие прогулки по парку. Бросился в работу, как бросается в воду человек, который решил научиться плавать или утонуть. Пропадал в мастерской, за своим рабочим столом, до позднего вечера. Ел кое-как, спал мало. Глаза его, покрасневшие от бессонницы и размышлений, жгло, мозг превращался в комок горячего свинца. Случалось, он уходил домой в полном изнеможении, но с лестницы или с улицы возвращался и опять хватал карандаш. Одна неудавшаяся деталь могла задержать его до полуночи, малейшее сомнение заставляло его порвать лист, чтобы перейти к другому варианту. Это непрерывное стремление к совершенству, усталость от труда, предвкушение успеха принесли ему облегчение и вернули часть прежней уверенности в себе. Кроме того, он чувствовал, что если он потеряет страсть к работе, то потеряет все.

— Ты переутомляешься, — сказала ему однажды Милена. — Подумай немного и о себе.

— А я о ком думаю? — ответил он, глядя на нее с улыбкой.