Эмил Манов - Избранное

— Нет, я уверена, что другие так не надрываются…

— У других мы будем учиться, только когда они подадут нам хороший пример, говаривал в свое время мой классный руководитель.

— И все-таки во всем нужна мера. Так ты долго не выдержишь.

— Выдержу, выдержу, — повторил он весело. — И все будет хорошо, моя заботливая женушка… А чтобы ты успокоилась, в это воскресенье я отдохну. Пойдем на Люлин, хочешь?

Он был в таком расположении духа, когда человек уверен, что он способен сделать все, что захочет. Лихорадочное напряжение, наступившее после бурной сцены со Стефановым, постепенно ослабло, и он стал работать в прежнем упругом ритме. Удовольствие от труда, от хорошо выполненной задачи вернулось к нему. Вместе с этим вернулось и наслаждение от отдыха. В свободное время он искал общества Колева и других своих сотрудников, завязывал дружбу с новыми людьми, водил семью в кино. Избегал оставаться один.

В начале августа он отправил жену с детьми в Бургас, к ее родителям. А сам уехал под Кюстендил, в родное село, где не был уже несколько лет. Ему хотелось отдохнуть в другой обстановке, оторваться от всего, что его связывало с Софией. Ему казалось, что там он снова обретет себя — стоит только подышать воздухом укрывшейся у подножия Осоговой горы деревеньки, запахом теплой ржи и яблоневых садов, стоит только пройти по тропинкам своей юности, переночевать в домишке, где началась его жизнь…

Он пробыл в селе всего четыре дня. Была жатва. Люди от темна до темна сновали по кооперативным полям, раскинувшимся на двух холмах над селом. Родные приняли его радушно, но у них было слишком много забот и времени для разговоров не оставалось. Они звали его ужинать, а когда рассаживались вокруг низкого стола, глаза у них слипались, и они едва могли проглотить кусок. Сверстники показались ему огрубевшими и невеселыми: они встретили его без особого энтузиазма, позубоскалили насчет его «белых рук», позвали в поле посмотреть, «как печется хлеб». Почти все его старые друзья давно покинули село. Он почувствовал себя здесь чужим и лишним. Сразу же по возвращении в Софию Светозар прервал отпуск и вышел на работу.

В учреждении теперь было не так шумно. Вместе с жарой здесь поселилась сонливая лень, которая замедляла движения и усыпляла мысли. Друзья его разлетелись по курортам.

Но одиночество его уже не пугало. Вечером он шел прямо домой. Читал допоздна что попадалось под руку. По воскресеньям брал рюкзак и этюдник и отправлялся на Витошу. Целыми днями бродил без определенной цели и направления. Поднимался на какую-нибудь вершинку, манившую его своей причудливой формой и близостью к чистому голубому небу, завтракал возле горного ручья в стороне от туристских троп, лежал, вытянувшись на спине, на какой-нибудь поляне, и вслушивался в горное эхо, в голоса птиц и ветров. Природа трогала его и волновала, не тревожа его сердца. Его посещали странные мысли: может быть, счастье в этом — чувствовать себя освобожденным ото всех связей с жизнью? Или, по крайней мере, жить так, будто этих связей не существует. Хотя он сознавал, что это смешно, он отдавался метафизическим рассуждениям, и его душу обволакивал тихий сонный покой. В такие минуты даже сердце словно бы переставало биться. Это его встряхивало. Он вскакивал на ноги и глубоко вдыхал свежий воздух до тех пор, пока не чувствовал снова сильные звонкие удары в своей груди.

Однажды, воскресным утром, когда он сходил в Бояне с трамвая, кто-то коснулся его плеча.

— Товарищ Стойков, если не ошибаюсь?

Светозар обернулся и досадливо свел брови. Это был муж Евгении. В пестрой рубашке и шортах, с огромным раздутым рюкзаком за спиной он выглядел еще более грузным и неповоротливым. Светлые прилизанные волосы делали его очень похожим на немца. Светозар не любил такой тип людей. Но он не мог не признать, что и лицо, и вся фигура этого человека дышат подкупающей непосредственностью и добротой.

— Рад вас видеть, — сказал Светозар. — Как поживаете, товарищ…

— Сотиров, Сотиров, — подсказал тот и засмеялся. — И вы, как я. Хоть убейте, не запоминаю имена.

— Вы один?

— Нет, Евгения впереди со всей компанией, а я отстал. Надо было закупить кой-чего съестного. Вы кого-нибудь ждете?

— Одного приятеля, — солгал Светозар.

— Бросьте приятеля и пойдемте с нами. А мы, знаете ли, вернулись из Несебра два дня тому назад… Так привыкли к свежему воздуху, что не хочется торчать в Софии. Какой великолепный день, а?

Светозар всматривался в фигурки женщин, поднимавшихся к селу, и не мог отыскать среди них Евгению.

— Ну, так идете с нами? — позвал его еще раз Сотиров.

— Я не могу подвести приятеля.

— Тогда до свиданья. Я так нагрузился, что не знаю, как я буду их догонять, — сказал Сотиров с озабоченным видом.

Светозар постоял на остановке, пока громадный рюкзак Сотирова не скрылся из виду, и медленно потащился вверх, выбирая самые глухие улочки села. Но вдруг остановился, резко повернул назад и быстро зашагал к остановке. Сел в трамвай и вернулся в Софию.

На другой день он не остался в мастерской после работы, как делал обычно в последнее время. Вышел на улицу и направился в парк. У пруда с рыбками долго стоял, задумчиво наблюдая за ленивыми движениями маленьких красноватых телец в воде. Потом пошел дальше, к знакомой аллее.

Он был в каком-то и праздничном и мрачном настроении. После бессонной ночи он решил, что это будет его последняя прогулка по аллее, куда его влекли голоса прошлого. Больше он никогда не позволит себе этой вольности: положит конец этому нелепому щекотанью нервов, этим бессмысленным возвращениям к ушедшему счастью. Он не имеет права делать то, что само по себе глупо, что отдаляет его от жены, от семьи, толкает его жизнь на скользкую и опасную дорогу…

Он спускался к ресторану, исполненный грусти, успокоенный принятым решением. Поблизости от ресторана ему встретилась молодая женщина — черноглазая, с тонкими подрисованными бровями и ярко накрашенными губами. Женщина шла легкой, почти танцующей походкой, покачивая бедрами. На коричнево-зеленом фоне сосен и земли эта женщина в своем пестром платье была похожа на красивую бабочку.

Когда они поравнялись, женщина окинула его долгим взглядом. Он разминулся с ней, но что-то заставило его оглянуться. Женщина стояла и смотрела на него. Улыбнулась ему. Он смутился и зашагал дальше еще быстрей. Потом ему пришло в голову, что, пожалуй, надо было ответить на улыбку незнакомки и пригласить ее прогуляться с ним. Да, да, именно с ней, чужой и доступной, он должен был пройти по заветной аллее, с ней сесть на скамью, из которой он устроил себе алтарь… И хорошо бы Евгения могла увидеть его откуда-нибудь…