Эмил Манов - Избранное

— Какое благородство!

— Ты не смеешь так говорить, — сказала она неприязненно, вытирая слезы. — Ты его не знаешь… Я не встречала человека, более бескорыстного, чем он. Два года он не заговаривал со мной о своих чувствах и ни разу не проявил обычного мужского тщеславия… Я была одинока, и я была в отчаянии — его дружба меня отогрела. Я сама предложила ему жить вместе…

Светозар был подавлен ее признанием. С ее замужеством он внутренне смирился, хотя ему были не до конца понятны мотивы подобного брака. Но теперь, когда он узнал, что она не замужем, острое чувство негодования захлестнуло его, и он сказал ей несколько обидных слов.

Они расстались холодно, с мучительным сознанием непоправимости того, что произошло между ними. Не назначили новой встречи и несколько дней не виделись. Она сделала первый шаг. Однажды к вечеру пришла в его рабочий кабинет, не говоря ни слова села на стул и расплакалась. Он не знал, что ей сказать, что сделать. Погладил ее волосы, поцеловал. Они вышли вдвоем и бродили допоздна, забыв обо всем и обо всех. На этот раз у них не хватало сил расстаться… Прошлое словно повторялось, шаг за шагом, — каким-то будет конец?

Если бы в те дни кто-нибудь спросил Светозара Стойкова, счастлив ли он, он бы затруднился ответить. Все время, исключая короткие минуты, проведенные с Евгенией, его мучили тяжелые мысли. Жизнерадостное чувство сердечной полноты, владевшее им после их первой встречи в парке, угасало тем быстрей, чем настойчивей он пытался проникнуть в будущее. Больше он не мог зарывать голову в песок. Двойная жизнь была ему отвратительна. Час, когда он должен будет принять решение, близился.

Как он встретит этот час? Какое решение продиктуют ему совесть и сердце? Расстаться с Миленой, честно сказав ей правду? Он даже не мог себе представить, как бы он это сделал. Бросить детей, ранить их души, отнять у них радость детства? Немыслимо!.. Отказаться от Евгении? Примириться, прогнать раз и навсегда самую мысль о счастье? Это было бы самое лучшее, но это невозможно… Ведь человек рождается однажды, и он не вправе отречься от самого себя, от надежды, пока она еще существует. Да ко всем чертям, жизни не нужны мертвецы, и если цена самопожертвования так велика, у кого хватило бы дерзости ее потребовать?

Между тем его дом все больше превращался в тихий ад. Он уже не мог смотреть жене в глаза и выдерживать ее скорбный недоумевающий взгляд. Он причинял страдания ей, ни в чем не виноватой, и сознание этого его убивало. Однажды, движимый угрызениями совести и жалостью, он ее приласкал; на другой день ее лицо светилось надеждой, а он чувствовал себя морально погибшим человеком. Этот случай еще больше отдалил его от жены. Она, со своей стороны, молчала, ни о чем не спрашивала, инстинктивно избегала разговора, который объяснил бы происходящее. Если любовь уходит или, что еще хуже, если она ушла, неужели чья-то воля может ее вернуть?

Теперь Светозар регулярно возвращался домой поздно вечером. Обменивался несколькими словами с Миленой, целовал детей и сразу же брался за какую-нибудь работу. Или просматривал газеты, пока Милена не говорила:

— Ужинать будем?

Они ужинали. Он смотрел в тарелку и мучился, придумывая тему для разговора, она давилась куском и с трудом сдерживала слезы.

Самым страшным было то, что дети встречали его, как всегда, радостным криком: «Папа пришел!» — и бросались его обнимать. Они хотели играть с ним, они хотели его ласк. Две родные душоночки, невинные и беспомощные, которые тоже его любили и перед которыми он уже чувствовал себя преступником. Светозар ласкал их с лихорадочной нежностью, словно просил у них прощения. Иногда он плакал, оставшись один… Он страдал и метался — и в мыслях, и в снах — и не находил выхода. Забвение и минутную радость ему давали только встречи с Евгенией, к которым он теперь стремился еще неудержимей.

Ему необходимо было поговорить наконец с кем-нибудь, выслушать совет, проверить себя. Кому из трех друзей открыть свою тайну? Здравомыслящий Рангел, наверное, посоветует проявить силу воли и порвать с Евгенией. Вдобавок прочитает примитивную лекцию о морали — он человек бескомпромиссный и искренний лицемер, как диккенсовский герой. Доктор Петков улыбнется сочувственно и не поймет его: для доктора любовь не больше чем приятная связь в постели, и он не страдает от угрызений совести, когда она ему требуется. Светозар не раз слышал, как он говорил: «Домашняя кухня, какой бы вкусной она ни была, надоедает, и иногда хочется поужинать в ресторане». Колев, этот завзятый холостяк, наверное, разовьет несколько философских мыслей о браке, заквашенных на изрядной порции скептицизма. Все же из троих он был самый умный, и Светозар остановился на нем.

Разговор состоялся в летнем ресторанчике неподалеку от их учреждения. Светозар выбрал столик в глубине сада и заказал анисовку. Колев пошутил:

— Ты знаешь, дорогой, кто пьет анисовку? Самоубийцы и люди с шатким характером.

— Может быть, ты и прав, — усмехнулся Светозар.

Он отпил из своего стаканчика. Жгучая жидкость растеклась как огонь в его груди и ударила в голову. Оркестр играл «Голубой Дунай». Разноцветные лампочки, свисавшие гирляндами над столиками, превращали деревья и цветы в красивую бутафорию. Голоса, смех, пестрая одежда посетителей дополняли все это и вызывали головокружение.

Светозар сидел расслабившись на стуле, покачивая головой в такт мелодии. Его черные глаза рассеянно блуждали по лицам людей, по блестящим инструментам оркестра. Едва заметная горькая улыбка застыла на губах.

Он медленно выпил анисовку и заказал второй стаканчик. Колев уже рассказывал длинную историю из своего партизанского прошлого — он делал это почти всегда, когда выпивал. Он вертел в руке стаканчик с вином, в котором играли огоньки, и голос его звучал устало и раздумчиво:

— Какие люди были тогда, Зарко… А-а! Какие души! Чистые, как снежинки. Смелые, с полетом… А теперь? Что нас тревожит, скажи, чем мы горим? Желанием продвинуться по службе, понравиться начальству. Мечты, энтузиазм!.. Вздор! Угнездились в тепле, утоляем духовную жажду белым мускатом, а умственный голод — котлетками с жаровни. Словно все у нас идет, как по маслу. Словно коммунизм у нас в кармане: храпи себе спокойно, а когда проснешься — требуй у истории славы и почестей. Так ведь, а? Скажи? Мещанство нас одолело, братишка. Я сам отъявленный мещанин…

Светозар ушел в свои мысли и слушал его вполуха. Он видел, что Колев уже под парами и колебался — заговорить ли с ним про свою боль. Он допивал второй стаканчик. Хотел подготовить свою исповедь, но почувствовал, что любое предисловие будет лишним. И сказал просто: