Эмил Манов - Избранное

— Моя милая девочка…

Может быть, он действительно прошептал эти слова, потому что уловил в ее взгляде надежду и робкое торжество. Она склонилась к нему:

— Прости меня, я всегда тебя любила.

В глазах у обоих светились звезды.

Через несколько дней Милена вернулась с детьми из Бургаса — загорелая, немного пополневшая и в превосходном настроении. Еще в дверях она весело упрекнула мужа за то, что он ей не писал, и погрозила ему пальцем:

— Вижу, вижу, другую нашел… Смотри у меня!

Дети бросились к отцу на шею, и Светозар начал жадно их целовать — он только сейчас понял, как ему их недоставало все это время. Поцеловал и жену. Она посмотрела на него озадаченно.

— Ты похудел. Наскучался без нас?

— Да, — ответил Светозар.

Он сказал правду. И при этом, к его удивлению, не испытал никаких угрызений совести, хотя только час тому назад расстался с Евгенией. Он сознавал, что совершает преступление, а не чувствовал себя преступником. Он говорил себе, что его поведение безнравственно, а чувствовал себя счастливым, даже когда смотрел жене в глаза. Невероятная жизнерадостность переполняла его, сквозила в каждом его движении, и Милена нашла, что он изменился к лучшему, несмотря на то, что похудел.

Но когда они пошли в спальню и Светозар подумал, что надо будет обнять жену, его настроение сразу упало. Он лег, стараясь не коснуться ее, притих под одеялом, Милена приблизилась лицом к его лицу:

— Если бы ты знал, как мне было трудно одной, — прошептала она. — В другой раз никуда без тебя не поеду.

— Не зарекайся, — пошутил он и зевнул. — Что-то у меня разболелась голова… Спокойной ночи.

Между ними установились странные отношения. С утра и в течение дня они держались друг с другом очень дружелюбно, разговаривали больше, чем когда-либо. Вечером, когда приближалось время ложиться, оба умолкали — она в каком-то пугливом ожидании, он — уткнувшись в книгу. Или же вместе возились с детьми — привычное и безопасное занятие, не вызывавшее вопросов. Милена женским чутьем понимала, что со Светозаром что-то происходит, что надвигается беда, но о подлинной причине его поведения не догадывалась. Однажды она поинтересовалась осторожно:

— У тебя, видимо, неприятности, я заметила еще до отъезда в Бургас. Почему ты не хочешь рассказать мне обо всем, может быть, я помогу. Или тебе хотя бы станет легче.

— С чего ты взяла?

— Ты стал другим… Ты не болен?

— Нет. — Он посмотрел на нее задумчиво. — Наверное, я переутомился. Напряженная работа, жара… В самом деле я неважно, себя чувствую.

— Тогда пойди к врачу.

— Видимо, придется. Хотя… мне кажется, это лишнее.

У него хватало сил скрывать от жены правду, но обманывать ее проявлениями супружеской нежности он не мог. Во всяком случае, такое положение становилось для него все более невыносимым. Но он не видел, чем оно может реально разрешиться, и не думал о будущем. Он был поглощен мыслями о Евгении.

Сначала они встречались редко — раз в две-три недели. Они сами себя обманывали, говоря себе, что этого достаточно и что у них хватит воли оставаться благоразумными. Они избегали объятий и ласк, и это давало им право искренне верить, что они не делают ничего дурного — они не подозревали, что так они лишь подбрасывают сухой хворост в медленно разгорающийся костер.

Скоро их свидания участились. Они виделись в отдаленных и укромных местах, как воры, которым надо спрятать награбленную добычу от чужих взглядов: на городских окраинах, где-нибудь в глухом скверике, а в холодные дни — в какой-нибудь маленькой кондитерской, где им не грозила опасность встретить знакомых. Но со временем они отбросили всякую осторожность. Начали все чаще посещать заветную скамью в парке, встречаться на несколько минут где придется. Правда, в этой необходимости прятаться было что-то обидное и унизительное, против чего они оба бунтовали, но в ней была и романтическая прелесть, неизвестная верным супругам.

Они не заблуждались относительно нравов своего времени и знали, что произошло бы, если бы их связь была раскрыта. Сознавая это, они, казалось, еще безрассудней рвались друг к другу. Случалось, она проходила мимо его учреждения под окнами его рабочей комнаты. Он выбегал на улицу — обменяться с ней несколькими словами, подержать ее руки в своих. В другой раз он проходил под окнами ее дома, и она делала то же самое. Для них было истинным счастьем, если они располагали каким-то временем. Тогда они садились в трамвай и ехали за город. Бродили у подножия Витоши, сидели под деревьями или у какого-нибудь куста — совсем одни, одни на свете.

О чем они разговаривали, когда могли говорить? Обо всем том, что влюбленные в течение тысячелетий открывают в мире: о красоте какого-нибудь облачка на кобальтовом осеннем небе, о своих чувствах… Иногда они спорили, — каждый доказывал, что любовь другого меньше его любви, — или взаимно обвиняли друг друга в таких вещах, какие могло измыслить только их ревнивое воображение.

Чаще всего, однако, им было достаточно того, что они рядом, что они видят и чувствуют друг друга. Прошлого для них не существовало, будущее было нереальным: оно простиралось только до следующей встречи… Безумство любви — это чудесное безумство, болеть которым дано не каждому, — заключило их в свои жаркие объятия и затмило их разум. Молодость вернулась к ним.

И все же мы будем несправедливы, если скажем, что все между ними протекало гладко и безбурно. Иногда, они спускались на землю и спрашивали себя, как завершится их любовь. Они сожалели о давнем бессмысленном разрыве, вздыхали над теперешним украденным горьким счастьем. Она говорила, что они не имеют права разрушать жизнь двух других людей, ни в чем не виноватых. Он думал о детях и о Милене и понимал всю безвыходность своего положения. В такие минуты они оба не скрывали своего раздражения и словно бы отдалялись друг от друга.

Однажды она сказала сердито:

— Нет, ты виноват во всем! Ты поспешил забыть меня и женился. Если бы ты меня любил по-настоящему, ты бы сделал еще одну попытку. А ты даже не ответил тогда на мое письмо.

— Я женился, потому что ненавидел тебя, — ответил Светозар.

Эта полуправда звучала как правда, потому что Светозар был искренне убежден, что это так.

— А ты зачем вышла замуж, раз ты его не любишь?

Она посмотрела на него иронически, помолчала.

— Я не замужем.

— Как?

— Может быть, не надо было тебе говорить об этом, — сказала она со вздохом.

— Ты ему любовница, а не жена?

— Да, представь себе, какой ужас, — сказала она с издевкой. — А что я должна была делать? Раз ты меня оттолкнул, пришлось найти себе другого… — Она улыбнулась презрительно, почти цинично. Потом вздохнула. — Ты не знаешь, что я пережила, когда мы расстались. Я потеряла веру в тебя, в себя, в людей. Сама жизнь мне опротивела, бывали минуты, когда я оплакивала себя, как мертвеца… Тогда появился Петр. Он не ухаживал за мной, как другие, он просто предложил мне свою дружбу.