Елизавета Сагирова - Запад

Закат уже почти отгорел, когда нам навстречу из парковых зарослей выдвинулся обшарпанный трёхэтажный дом с одним подъездом. И, как по мне, он ни в коем разе не мог быть гостиницей. Из кино, из книг, из увиденной мельком Москвы и, конечно, из бытия в Оазисе я извлекла совсем другой образ таких заведений. Высокие холлы, улыбчивые красавицы на ресепшн, строгие портье у входа, красные дорожки, мелодично звенящие лифты… да хотя бы небольшой уютный коттедж в викторианском стиле с камином в общей гостиной! Но никак не панельная трёхэтажка с мутными стёклами и покосившимися перилами крыльца. Однако на железной грубо окрашенной двери, не оставляя шанса на ошибку, висела написанная от руки амбициозная табличка «Гостиница Енисей».

— А знаете, — нарушил повисшую тишину Белёсый. — Может, вы и правильно купили себе мобилы. Лучше уж потратить деньги на них, чем вот на это!

— И что дальше? — уныло спросила Яринка. — Где будем ночевать? Тут, в кустах?

Никто не успел ответить, потому что дверь «Енисея» неожиданно приоткрылась, и ночевать в кустах нам не пришлось.

— Ну чё вы тут стоите? — на крыльцо ступила жилистая бабка в бесформенном халате с повязанной поверх него шалью. В одной руке она держала выцветшее пластмассовое ведро, в другой — ворох скомканных тряпок. На ногах ископаемого красовались самые настоящие калоши, которые сияли в последних лучах заката так, словно решили компенсировать своим блеском общий затрапезный вид хозяйки.

Мы молча воззрились на бабку, которая, поставив ведро себе в ноги, как ни в чём не бывало принялась развешивать на перилах крыльца разноцветные тряпицы, искоса бросая на нас хитрые взгляды и словно чего-то выжидая.

— Пойдёмте-ка отсюда, — шёпотом предложил Ян, — а то знаю я таких, сейчас полицией грозить начнёт, если не уберёмся.

— Да какая здесь полиция… — уныло бормотнул Белёсый, но попятился вместе с остальными.

Пройдя несколько шагов спинами вперёд, мы развернулись и уже направились по дорожке вглубь парка, когда сзади снова раздался на удивление зычный голос бабки:

— Куда пошли-то? Чего здесь делаете, спрашиваю? День вон какой летний, благодать, а?

Дэн замер, стиснув мою руку, резко обернулся. Бабка стояла на прежнем месте, и её лицо, похожее на печёную картофелину, было непроницаемо.

— День летний, бабуля!

Остальные тоже начали оборачиваться, словно просыпаясь.

— Ну, а коли летний, — бабка подхватила ведро и распахнула дверь «Енисея» настежь, — то и добро пожаловать, дорогие гости!

Внутри гостиница с громким названием «Енисей» представляла собой ещё более печальное зрелище, чем снаружи. Вытертый линолеум, выцветшие обои, помутневшие от времени зеркала, мебель, словно прибывшая сюда из прошлого века на машине времени (а скорее всего — просто собранная из брошенных квартир, коих в Красноярске было теперь куда больше, чем жилых). Дульсинея Тарасовна, как представилась нам бабка-уборщица (с такой ехидной улыбкой, что сразу становилось ясно — имя выдуманное), глядя на наши вытянувшиеся лица, фыркнула и заверила, будто «Енисей» — на данный момент почти лучший из имеющихся в городе отелей. Она так и сказала — «отелей», повернулся же язык!

Впрочем, со всем этим можно было смириться, учитывая, что поселили нас в «лучшем отеле города» совершенно бесплатно. Когда Дэн, первым последовавший на зов Дульсинеи Тарасовны, сказал, что мы не можем заплатить за проживание, она лишь хихикнула:

— Считайте, что у нас акция. «Летние дни»: всем безденежным лоботрясам с новыми телефонами — сутки проживания бесплатно!

Услышав эти слова, Белесый злорадно хмыкнул, а мне стало неуютно при мысли, что, несмотря на разделяющее нас огромное уже расстояние, Михаил Юрьевич продолжает контролировать каждый наш шаг.

Заселились мы в номерах на двоих. Я, разумеется, с Дэном, чем вызвала осуждающий взгляд Дульсинеи Тарасовны, воздержавшейся, впрочем, от замечаний. Остальные тоже разбились по двое — кроме Белесого, соседствовать с которым никто не пожелал, что только обрадовало бывшего охранника. Он удовлетворённо крякнул и возвестил, что наконец-то сумеет нормально поспать без всяких источающих озабоченные флюиды, пыхтящих и ёрзающих личностей. Все деликатно сделали вид, что не поняли, о ком идёт речь, но я всё равно возненавидела Белесого ещё больше.

Расселившая нас по номерам Дульсинея Тарасовна (никакого администратора гостиницы мы не увидели) посоветовала не выходить на улицу: уже вечерело, а времена стояли неспокойные. Гулять по недружелюбному Красноярску и так никому не хотелось, но от вопросов мы всё-таки не удержались.

— Бабушка, — доверчиво обратился к уборщице Ян, — что случилось с городом? Почему здесь так… пусто?

— Москвичонок ты мой, — Дульсинея Тарасовна посмотрела на него почти ласково. — Тамбовский волк тебе бабушка! А в городе совсем не пусто, это вы ещё дальше не были. В Чите пустоту увидите, а уж за ней…

— Мы едем в Благовещенск, — зачем-то сообщил Дэн.

Дульсинея Тарасовна закатила глаза и, не дожидаясь новых вопросов, поспешила прочь, звякая дужкой ведра.

Не знаю, были ли в гостинице другие постояльцы, но наша компания заняла почти весь третий этаж. Забросив вещи в номера, наспех поужинав в пустой общей кухне, мы вышли на улицу и, обогнув ветхое здание, попали на задний двор, огороженный шатким штакетником и оборудованный наподобие площадки для пикника. Здесь все расселись на деревянные лавки и, поглядывая на редкие звёзды в неожиданно ясном и близком небе, примолкли. Михаил Юрьевич не сказал Белесому точного времени появления своего человека. Он лишь обозначил место и расплывчато добавил: «После наступления темноты». Темнота наступила, с ней пришла ночная зябкость. Мы ёжились и переглядывались: долгий нервный день давал о себе знать, и всё чаще слышались зевки. Я привалилась щекой к плечу Дэна, он накрыл мои ладони своими, и это было восхитительно, несмотря ни на что.

— Москвичи дурные! — раздалось из темноты, и мы встрепенулись, словно сонные воробьи на проводах.

От гостиницы в нашу сторону двигалась тёмная бесформенная фигура. Но гадать, кто это, не пришлось: слишком запоминающимся был скрипучий старческий голос.

— Здесь вам не Москва, тут даже летом одеваться надо! — Дульсинея Тарасовна приблизилась и, прежде чем кто-то успел подумать, как бы повежливее спровадить её с места нашего тайного рандеву, добавила. — Говорила я Мишке — отправь хоть постарше кого, с мозгами чтоб, а он опять детский сад на выпасе прислал!

— Мишке? — переспросил Белесый, первым начав о чём-то догадываться. — Это…

— Да Михаил Юрьевич ваш, — бабка неторопливо подползла и прочно уселась на одну из скамей. — Для кого Юрьевич, а для кого Мишка — сынок бедовый.