Валентин Тарнавский - Цвет папоротника

В том, что его найдут, Валентин не сомневался.

Тем временем в лагере и вправду подняли тревогу: Валентина впервые не было на завтраке. И уже готовились поисковые группы. Марина, бледная и испуганная, бегала между спасателями и дрожащим голосом повторяла: «Это я виновата… Я его толкнула на это…»

Несколько пробных спусков вдоль ущелья ничего не дали. К вечеру, после легкого прояснения, туман снова полез серыми клочьями в ущелье. Наступила ранняя ночь. Далеко в межгорье грознее заревел Терек, неся ледяную воду с глетчеров. Спасатели, уставшие и злые на потерявшегося «идиота», вынуждены были вернуться в лагерь. Марина хватала их за руки и говорила, что за ночь тело может унести в озеро.

Где-то в двенадцатом часу ночи Валентин в последний раз завыл, как одинокий волк, съел последний кусочек сахара и уснул. Ночью к нему трижды наведывалась суровая дама академического вида, тыкала пальцем в печенку и спрашивала: «А что ты сделал для бессмертия?» Это была сама Наука. Валентин стонал и отмахивался от нее диссертацией.

Проснулся он на рассвете. Какой-то камешек горошком прыгнул на террасу, следом за ним темная тень сползла прямо на Валентина.

— Живой?

Валентин слабо, словно герой на щите, улыбнулся.

— Слава тебе!.. — Марина с облегчением припала к его груди, послушала пульс, потерла его шершавую щеку, а потом крепко, не стыдясь, поцеловала в губы. Будто вдохнула в его тело свою душу. — Прости, если сможешь, я не хотела, я не думала, что ты серьезно…

И обессиленно, совсем по-детски заплакала:

— Прости, но теперь женщины просто вынуждены выталкивать мужчин из гнезда. Совершенно разучились летать…

Потом по-мужски высморкалась прямо в ущелье и деловито принялась готовить Валентина к подъему.

Несколько дней он лежал в лагере. Марина, колючая Марина, стала совсем другой. Она хлопотала над Валентином, снимая жар своей узкой прохладной ладошкой. Угадывала малейшее его желание. Стала ласковой, покорной, домашней, готовила на кухне омлеты и поддерживала, когда он прыгал к дощатой будке за изолятором. Ее загипсованный повелитель не верил глазам своим. Валентина впервые в жизни подхватила могучая мягкая волна нежности и понесла куда-то, даря желанный отдых законтролированному мозгу.

Рентген дал тревожные показатели, и Валентин заныл, что не хочет быть Байроном. Марина немедленно взяла билеты и заставила лететь вместе с нею в Москву, к своей тетке-ортопеду, которая лечила по методу Илизарова.

После курса лечения Валентин прожил несколько дней у Марины. Он нашел общий язык с Сережей, серьезным, недоверчивым мальчиком, похожим на Марину. Серж разбирал, развинчивал, разламывал все, что было для него загадкой: машинки, будильник, фен, кофемолку и подбирался к телевизору. Искал какой-то секрет, как все это действует. Вероятно, в его мозгу происходила возрастная перестройка, какой-то прыжок от созерцания к анализу, от собирательства к ремеслам, характерный для всего человечества. Жаль, что взрослые этого не понимают и порой отбивают у маленьких Ньютонов желание к дальнейшим экспериментам.

Валентин ломал голову над его домашними заданиями, отремонтировал ракетную установку, научил Сержа нескольким приемам самбо и разговаривал с ним на равных. Перед расставанием Серж повис у него на руке, потом полез за диван и принес свои самые дорогие сокровища, которые не показывал никому, даже матери. Там были: линзы, ножик, часовой механизм, несколько страшных жуков, марки и ветхий царский рубль. Марина сказала, что на него Серж когда-то собирался купить себе отца.

Такова в общих чертах была суть тайны Голубых озер. Возможно, некоторые технические подробности я передаю не совсем точно, но за самую суть ручаюсь.

Чистота в Валентиновой вылизанной квартире приобрела какой-то новый характер. Это была чистота накануне праздника. Марина обещала приехать на Новый год. Валентин, оседлав костыль, прыгал по комнате, таская за собой журнальный столик, которому никак не находилось места. Диван переехал под окно, а потом снова в нишу. На двери туалета он пристроил хромированные в лаборатории буковки «Туалет», а на ванной — «Ванна». Перекрасил в желтый веселый цвет панели на кухне. Позвал меня и заставил выполнять роль ватерпаса, когда вешал на стены метровые фотографии на тему: «Валентин и Париж», «Валентин и Кэмбридж». Потом поглубже спрятал фото типа «Валентин и гуси». Родом он был из села на Ворскле, но давно натурализовался в городе и не любил вспоминать о прошлом. Видно, намерения у него были серьезные.

Каждый день он получал от нее письма. Коротенькие, самоироничные писульки. Как, провожая сына в школу, не удержалась и, словно девочка, начала прыгать по меловым классикам. Как на днях проехала в метро свою остановку, потому что думала… О ком же это она думала? И опоздала на работу, но толстяк начальник, внимательно оглядев ее, только хмыкнул, а в конце дня осторожно спросил, что она делает вечером. У них холодища. И чем больше она думает, как бы у нее не покраснел нос, тем больше он синеет. А однажды у магазина «Океан» ей показалось, что она увидела его, Валентина, мужественную спину, которая, однако, тут же растаяла в воздухе.

Валентин летал на своем костыле, словно баба-яга на помеле, а утром просил меня забежать на почту и бросить ответ. Расспрашивал мою жену, правда ли есть в нем что-то такое, не верил ей и украдкой вертелся перед зеркалом. Он страшно запаниковал, весь почернел, когда один день не было письма. Зато на следующий — пришло два. Она жаловалась на свой аллергический румянец, который подруги называют девичьим, смеясь при этом прокуренными голосами. Они советовали ей писать через день, чтоб не очень задавался, но она не может. У нее, наверное, повышенное давление, потому что в ушах звенит, словно провода под напряжением. И никого не хочется видеть, всем отвечает невпопад, за что вызвала немилость начальства.

Валентин, разрабатывая у стены свою ногу, говорил об ответственности и о том, как непросто менять в таком возрасте привычки, что его пунктуальность может показаться кому-то занудливостью, и спрашивал, что я ему посоветую. Я отвечал, что в таких случаях каждый сам себе советчик.

В ее письмах появилась новая тема. Пусть он ничего такого не думает, она умеет уважать чужой образ жизни, ценит чужие привычки. Как и свои. Что никогда не променяет свою, добытую такой ценой независимость на кухонную дисциплину, и они останутся навсегда только добрыми друзьями. И это вполне приемлемый вариант.

Валентин дрожащими руками развертывал очередное письмо, с мукой в голосе говорил мне:

— Ты только подумай, что она пишет, — и прятал подбородок в грубый свитер.

Серж всем ее знакомым теперь с гордостью демонстрировал отремонтированную Валентином ракетную установку. При этом он говорил… Но что он говорил, она никому не расскажет. Между прочим, ее сынуля разобрал на диоды транзисторный приемник и заявил, что соберет из него робота, чтобы помогал маме.