Александр Михайловский - Второй год новой эры

– Мадам Онорина де Легран, – сказал я матери, – я беру на себя руководство не для того, чтобы показать свое мужское главенство, а для того, чтобы мы с вами имели как можно больше шансов остаться в живых в условиях, когда остаться в живых просто невозможно.

В лесу, в тенистых овражках и лощинах лежали островки еще не растаявшего снега, хотя на полянах повсюду из земли уже вовсю пробивалась молодая травка и первые весенние цветы. Дойдя до одной такой поляны, мы с матерью развели небольшой костер и устроили пикник, благо сухого хвороста в лесу было хоть отбавляй. Но запасы продуктов корзинке должны были быстро закончиться, их могло хватить только на один раз, так что надо было думать, что мы будем есть после этого. Тогда я приказал матери употребить имеющийся у нее моток льняных нитей для того, чтобы сплести посредством того же вязального крючка силки для ловли мелких птиц. Еще льняная нить могла пригодиться для изготовления тетивы охотничьего лука, но я не был уверен, что сумею справиться с задачей изготовления совершенно прямых стрел, и найду, что использовать в качестве наконечника. Все дело в том, что без хороших стрел, которые летят туда, куда вам надо, а не туда, куда захочется им самим, изготовление самого лука теряет всякий смысл.

Забегая вперед, скажу, что впоследствии мне удалось изготовить стрелы из сухих пустотелых прошлогодних камышин, а наконечники – из мелких трубчатых костей птиц и зайцев, попавших в мои силки. Но все равно проку от моего охотничьего лука-однодревки было не очень много, потому что ни вепря, ни лося, ни даже оленя убить из него было невозможно, а годился он только для охоты на не очень крупную птицу с расстояния в двадцать-тридцать шагов. При этом при попадании в цель древко из камышины обязательно расщеплялось и костяной наконечник часто ломался. Хорошо хоть водоплавающей птицы по берегам небольших лесных озер водилось видимо-невидимо, и остаться совсем без добычи было трудно.

Но давайте обо всем по порядку. Попав в незнакомую лесистую местность, мы с матерью просто пошли по тропе, рассчитывая, что если здесь есть люди, то эта тропа обязательно приведет нас к человеческому жилью. Я уже не считал, что мы попали в сказку (вздор это все для малышей). Теперь я пришел к убеждению, что нас просто каким-то образом перенесло через атлантический океан, и мы находимся где-то на просторах североамериканского континента, еще не освоенных белыми людьми. В таком случае нам не грозило ничего страшнее встречи с краснокожими, с которыми у наших колонистов, между прочим, устанавливались довольно добрые отношения.

Но действительность оказалась страшнее любых моих представлений. Тропа, проложенная зверями, а не людьми, привела нас не к жилью, а к берегу небольшого лесного озерца, из которого эти звери пили воду. Поскольку моя мать очень устала, а Филипп наконец принялся нудно хныкать и просить есть, я решил, что это место ничуть не хуже любого другого, для того чтобы разбить тут временный лагерь. Ведь мы все равно не знали, в какую сторону нам следует идти. К тому же наши туфли оказались малопригодными для дальних переходов по дикой местности и начали разваливаться в самом начале. Надо было, собираясь к бегству, надеть прочные кавалерийские сапоги, но они очень тяжелые и в них было бы трудно бежать. Так в самом начале нашего путешествия мы могли остаться совсем без обуви, ведь ни у меня, ни у матери не было запасных туфель или сапог.

Мы поужинали остатками наших нехитрых припасов – хлеб, сыр, кусок вареной говядины, масло, круассаны. Первую ночь мы провели, прижимаясь друг к другу, у костра на подстилке из соснового лапника и сухой прошлогодней травы. Впоследствии я планировал построить какой-нибудь шалаш, как самое простое жилье, но этого не понадобилось…

Около следующего полудня нас обнаружили дикари, почему-то ничуть не похожие на американских краснокожих. Они появились внезапно и стали окружать нас, возбужденно гомоня и потрясая весьма устрашающими каменными орудиями; так что братец истошно заверещал и вцепился в мать. Белые бородатые плечистые мужчины и грудастые приземистые женщины – все они были одеты в грубые костюмы из плохо обработанных шкур, и при этом никто из них не говорил ни по-французски, ни на любом другом цивилизованном языке. Я уж готовился, что нас тюкнут сейчас и сварят в котле (я читал об этом книжках), но, к счастью, нашедшие нас дикари не являлись людоедами. Напротив, они оказались весьма добродушными людьми и не стали убивать нас с матерью. Более того, они даже позволили нам поселиться вместе с ними на их летней стоянке, на которую они возвращались после того, как провели зиму в другом месте. Но узнали мы это с матерью отнюдь не сразу, а только через некоторое время, когда смогли хоть немного выучить язык этих людей.

Мужчины этого народа были вооружены длинными тяжелыми копьями без наконечников, острия которых для прочности были обожжены на огне, и короткими массивными дубинками, которые выглядели очень угрожающе. Женщины и подростки, напротив, никакого оружия при себе не имели, а тащили на своих плечах увязанные сыромятными ремнями тюки из шкур, в которых находилось все имущество кочующего клана Горностая. Устраивая стоянку, женщины и подростки также же больше всех хлопотали по хозяйству, в то время как мужчины священнодействовали

Почему нас не убили? Возможно, сначала вождя по имени Тим привлекли мои нож, кинжал и огниво, которые оказались весьма полезны в кочевой жизни. Спасло нас то, что, по их поверьям, если бы они убили нас как чужаков, то и все наши вещи требовалось положить к нам в могилу, чтобы они не принесли никому несчастья. И вообще, такие колдовские предметы, как дающее огонь огниво, можно было заполучить, только дав за них владельцу хорошую цену на обмен. За огниво вождь Тим, например, предлагал мне три каменных ножа и свою дочь в придачу. Дикарка по имени Тэя была хороша какой-то особой варварской красотой, но я не поддался бы, если бы мне даже предложили всех женщин и девиц этого клана одновременно. Ведь дикарок было много (относительно), а огниво одно.

К тому же моя матушка, как оказалось, еще в ночь нашего побега сильно простудилась и теперь не переставая кашляла, с каждым днем теряя все больше сил. И даже знахарка этого клана, дававшая моей матери пить разные настои и окуривавшая ее ароматическим дымом, не могла ничего поделать. Когда у матери иссякло молоко, моего маленького братца Филиппа взяла на довольствие женщина вождя, которую я называл мадам Ока. Но, несмотря на то, что с каждым днем становилось все теплее и теплее, моя мать таяла буквально на глазах, как восковая свечка.

К тому же одежда моя от жизни в лесу изрядно истрепалась, и теперь я походил на нищего оборванца, а не на честного дворянина. Туфли мои давно развалились, а вместе с ними приказали долго жить и чулки; кюлоты пока держались, но превратились в замызганные тряпки, и так же сильно истрепалась бумазейная рубаха, теперь более всего походившая на тряпку для мытья полов. Единственной вещью, более-менее сохранившей свою целостность, был кафтан, да и то потому, что из-за наступления теплых дней я надевал его все реже и реже. Но и он уже изрядно замызгался и истрепался на обшлагах. Вождь Тим частенько бросал на мой кафтан задумчивые взгляды, но даже у дикаря хватало понимания, что у нас с ним настолько разные комплекции, что, попробовав его надеть, он только окончательно испортит еще достаточно хорошую вещь. Впору этот кафтан мог бы прийтись только его дочурке Тэе, но дело в том, что как раз ею он и собирался расплатиться за этот кафтан…