Александр Михайловский - Отцы-основатели

Костер они подожгли очень ловко и быстро – огонь бодро взметнулся ввысь, разгоняя холодный сумрак. И тут же началось оживление и ликование. Я слышала раньше, как русские невоздержанны в выражении своих эмоций – но тут я лично убедилась в этом. Вот уж действительно, они совсем недалеко ушли от дикарей. Ведь они – все, кроме важно-сдержанной улыбающейся четверки вождей – скакали, хлопали в ладоши и орали вместе с аборигенами, словно неистовые болельщики на стадионе. Вот, значит, какой образ поведения культивируется здесь – мне, к счастью, известны уловки «властителей душ», подобных здешнему «шаману» – всякого рода мошенников и запудривателей мозгов. Именно таким способом, побуждая совершать одинаковые действия, они вводят публику в легкий транс – а потом и внушают все что угодно… Но что это?! Наши, французские дети, тоже принимают участие в этой языческой вакханалии? Горечь и негодование поднимались во мне, когда я глядела на «наших» детей, азартно вопящих и прыгающих вместе с русскими и дикарями. Кто-то из них даже лихо свистнул от избытка первобытного восторга. Какой кошмар… Неужели в них так сильны обезьяньи инстинкты? Разделяя ликование остальных, они уже явно причисляют и себя к этому так называемому племени…

Но то, что произошло дальше, прервало мои размышления на эту тему. Все, что свершалось после зажигания костра, воспринималось мной как нечто совершенно невозможное, иррациональное – настолько это было нелепо, абсурдно, дико и неожиданно. Русский «шаман» проводил обряд бракосочетания! И для кого? Я не могла поверить своим глазам и ушам – мерзавка Патриция и наглец Роланд стояли в роли жениха и невесты с счастливыми физиономиями, в то время как «шаман» на полном серьезе сочетал их браком – безусловно, он, являясь одним из вождей, имел такие полномочия, и все происходило вполне официально. Когда он спросил, нет ли у кого возражений, я, задыхаясь от возмущения, крикнула, что они еще слишком молоды для женитьбы. Но вождь, плохо скрывая свое презрение ко мне, преспокойно заявил, что у них тут другой закон, который гласит, что в брак можно вступать с шестнадцати лет. И все поддержали его. И никто, даже французы, не высказали никакого возмущения; эти мерзкие маленькие приспособленцы моментально забыли обо всех устоях своего европейского воспитания. И никто, кроме меня, не подумал с сожалением о том, что несчастной девочке теперь вменяется рожать – у них тут это всячески поощряется – а ведь она еще так молода! Неужели в таком возрасте человек способен принимать здравые решения? Пропала Патриция, все мы пропали – только ужас, беспросветная жизнь ждет нас впереди… Я едва не завыла от мрачных мыслей и тягостных предчувствий. Но кому здесь интересно мое мнение? Они словно все с ума посходили – наши дети. Да, русские это могут – сдвинуть мозги набекрень любому, этого уж у них не отнять. Но я никогда не изменю своим принципам и идеалам. Пусть лучше я погибну – но становиться чьей-то …надцатой женой и рожательной машиной для меня хуже смерти! И по возможности постараюсь уберечь от этого остальных. В любых условиях человек имеет право на свободу принимать решения. Как я поняла, в племени ни к чему не принуждают, однако мягко «вынуждают». И я все же надеюсь, что кое-кого из наших ребят сломать будет не так-то просто.

Итак, дикарский обряд бракосочетания, со связыванием рук новобрачным, был закончен довольно быстро. В конце даже прозвучал знаменитый бравурный марш Мендельсона, от звуков которого у меня почему-то еще сильнее испортилось настроение. Похоже, что всем было весело, и все радовались за эту парочку, которая, как только всеобщее внимание ослабло, снова принялась за свои нежности – поцелуи, прикосновения и поглаживания. Меня же все это ужасно раздражало. Если бы эти двое поженились в таком возрасте там, в нашем мире, они развелись бы уже через пару месяцев. Ведь они даже не имеют представления о том, что такое брак! Для них это как раз то самое – сю-сю-сю и чмок-чмок, ну и секс, разумеется, тоже. В то время как брак – это здоровый союз двух взрослых, равноценных и самодостаточных личностей. И уж конечно, никакой брак не будет счастливым при отсутствии в нем гендерного равенства. А о каком равенстве может идти речь здесь, в условиях абсолютного и непререкаемого патриархата…

Такие невеселые мысли одолевали меня в то время, когда вокруг все веселились. Играла музыка, люди танцевали. Внезапно началась какая-то суета. Я, погруженная в мрачные раздумья, не сразу сообразила, что происходит. И лишь когда я, подойдя к собравшейся у кустов толпе, увидела Николаса, лежащего с ножом в горле, поняла, что случилось ужасное, непоправимое. Беззвучный крик застрял в моей груди; я расширенными глазами смотрела, как струйка крови стекает по шее убитого мальчика, как хладнокровно, с оттенком презрения, один из вождей рассматривает труп – и чувствовала, как слабеют мои ноги, а к сердцу приливает волна мощного, невиданного доселе леденящего ужаса. Убийцы! Хладнокровные убийцы детей – вот кто эти русские. Слышатся шепотки: «Хотел изнасиловать…», и тут я замечаю всхлипывающую Камиллу, которая сидит на земле, поправляя порванную одежду. Понятно…

Но кто им дал право распоряжаться чужой жизнью?! Убивать детей без суда и следствия? Мерзкие, отвратительные варвары… Убийца ребенка подошел к мертвому телу Николаса и равнодушно, лишь с оттенком гадливости, вытащил у того из шеи свой кошмарный нож. Он глянул на нож, затем на труп, хмыкнул и что-то глумливо произнес. Остальные русские хранили на лицах выражение мрачного одобрения. Как можно быть такими черствыми? Видимо, они упиваются своей властью и безнаказанностью. Вот убийца прикрикнул на девушек – и те послушно поволокли мертвое тело прочь, в сторону реки. Все остальное я видела будто в тумане, и лишь одна мысль отчаянно стучала в моем мозгу: «Варвары! Дикари! Убийцы!».

После этого происшествия праздник закончился. Насколько мне удалось заметить, люди, расходясь, в основной своей массе были подавлены и задумчивы. Мне очень хотелось надеяться, что и они (по крайней мере, большинство из них) осуждают жестокого убийцу.

Потом я очень долго не могла заснуть. Я все думала о своей печальной судьбе, о свадьбе Патриции и Роланда, о жестоких хладнокровных вождях, и больше всего – об убийстве мальчика. Мне так и рисовалась эта жуткая картина, как Николас лежит с воткнутым в горло ножом… Как хрупка человеческая жизнь… Как непредсказуема судьба… В конце концов, когда благословенный сон уже начал обволакивать мой уставший измученный разум, последней яркой искрой в недрах моего сознания вспыхнула мысль о том, что все мои представления о жизни разрушились сегодня раз и навсегда…