Сергей Яковенко - Омут

Мама грустно засмеялась.

– Все психи именно так и считают, сынок. На то они и психи. Но даже если врачи и ошибаются, от этого симптомы не становятся легче. Я страдаю. Понимаешь? Вижу, что понимаешь. Знаешь, о чём я говорю. Это ужасное состояние. И у меня сердце кровью обливается, когда вижу, что ты тоже столкнулся с той же бедой. Да ещё и в таком раннем возрасте. Наверное, это наследственное. Я уж и не знаю… – Она опять вздохнула и отчего-то поморщилась.

– А как ты поняла про меня?

– Иначе ты меня не слушал бы. Да и вообще вряд ли приехал бы сюда. Даже по голосу было слышно, когда звонила тебе. Пока ты добирался, я только и делала, что убеждала себя в том, что ошиблась. А как увидела, поняла: не ошиблась. У тебя на лице всё написано. – Она охнула, глубоко вздохнула и прикрыла глаза.

Я прекрасно знал, что так бывает, когда у неё начинает болеть сердце. Уговорил прилечь и помог поудобнее устроиться на койке, больше похожей на тюремные нары, чем на кровать.

– Как мне вытащить тебя отсюда?

– Ох, не нужно, Коленька. Тебе сейчас о своём здоровье надо думать. Я уже старая, своё отжила. Буду вам обузой, да к тому же опасной обузой. Мария, опять же, не одобрит. Устраивайте свою жизнь, растите Юленьку. А мне недолго мучиться осталось. Здесь таких, как я, контролируют. Таблетки специальные дают, чтобы моторчик поскорее износился. Глядишь, через месяц-другой и решится всё.

– Ты меня слышишь? Мы сегодня едем домой! Обещаю!

Она снова вздохнула и промолчала.

Но всё оказалось гораздо сложнее, чем я себе представлял, когда давал маме обещание. Трудности начались со скандала, который пришлось устроить надзирательнице, чтобы та помогла попасть на приём к главному врачу. Им оказался интеллигентного вида старичок. Невысокого роста в элегантных очках с позолоченной оправой. Его седые, но всё ещё густые вьющиеся волосы были уложены в безупречную причёску. На рабочем столе, как, впрочем, и во всей обстановке кабинета, царил идеальный порядок. Когда я вошёл, главврач неспешно подписывал какие-то документы и даже не взглянул в мою сторону.

Я не стал дожидаться, когда старичок удостоит меня вниманием и, пройдя через просторный кабинет, сел в удобное кресло у стола. Врач продолжал подписывать бумажку за бумажкой и старательно делал вид, что не замечает меня. Когда последний документ был подписан, он аккуратно сгрёб их в одну стопку, уложил в папку и вдавил кнопку на краю широкого стола. Вошла секретарша, которая, увидев меня, на мгновение замерла. Она не рассчитывала встретить здесь посетителя, потому что не видела, как я прошёл в кабинет. Видимо, отлучалась куда-то из приёмной. Девушка забрала папку и ретировалась хорошо поставленной походкой подиумной модели.

Повисла тишина. Старик сидел в глубоком кожаном кресле, вертя в руках дорогую шариковую ручку, которой только что подписывал бумаги, и с наигранным вниманием смотрел в окно. Затем, словно опомнившись, развернулся в мою сторону и, упёршись локтями в стол красного дерева, сказал:

– А вы решительно настроены. – Он расплылся в приветливой улыбке. – Мне это нравится.

– Меня зовут Николай Семёнов, – начал я, но врач перебил:

– Простите, а по батюшке как?

– Николай Евгеньевич. В вашей… – Я хотел сказать «больнице», но в последний момент решил, что данное слово не совсем подходит, и исправился: – В вашем заведении содержится моя мать, Семёнова Валентина Андреевна. Я хочу забрать её домой. Какова процедура выписки и что для этого требуется?

– Валентина Андреевна… – задумчиво протянул главврач, щуря глаза и снова глядя в окно. – Да-да… Кажется, я понял, о ком вы говорите. Учительница! Занятный пациент, признаюсь. Весьма своеобразная личность. Я бы даже сказал, экстравагантная. Вы так не считаете, Николай Евгеньевич?

– Думаю, это не имеет отношения к сути вопроса, – стараясь сохранять хладнокровие, ответил я. – Какова процедура и что нужно подписать?

– А я не ошибся. Вы и в самом деле настроены решительно. – Он одобрительно кивнул, выпирая вперёд острый, гладко выбритый подбородок. – Весьма похвально, Николай Евгеньевич, весьма похвально. Тогда позвольте уточнить: то есть вы хотите прекратить изоляцию своей матери и готовы взять на себя ответственность за возможные, я бы даже сказал, весьма вероятные последствия освобождения психически неуравновешенного пациента. Верно?

– Верно.

– Хорошо.

Он снова нажал на кнопку вызова, и на пороге кабинета тут же возникла эффектная фигура секретарши:

– Слушаю, Карл Генрихович.

– Наталья, подготовьте документы на освобождение Семёновой… – Он нахмурился и вопросительно посмотрел на меня.

– Валентины Андреевны.

– Семёновой Валентины Андреевны. И сделайте копию паспорта Николая Евгеньевича.

Девушка той же идеальной походкой подплыла ко мне и застыла в ожидании. Я растерянно уставился на неё, а затем на главврача.

– Это необходимо для оформления документов, – заверил меня Карл Генрихович и для убедительности кивнул.

– Я не брал с собой паспорт. Если это не принципиально, я могу подвезти его позже.

– Позвольте, молодой человек, но как же вы тогда попали на территорию хосписа?

– Думаю, вам лучше задать этот вопрос вашему охраннику, – не без удовольствия ответил я, предвкушая, какой нагоняй теперь получит надменный охранник.

Неприкрытая подлость, конечно, с моей стороны, но уж слишком велик был соблазн… Да и усталости от бесконечного хамства накопилось столько, что не воспользоваться возможностью отомстить чужими руками я просто не смог.

Главврач хмыкнул, задумчиво постучал шариковой ручкой о ежедневник, сделал в нём короткую запись, улыбнулся и обратился к секретарше:

– Подготовьте документы.

– Но, Карл Генрихович… – Девушка округлила глаза, надула губы и посмотрела на меня так, словно я был с ног до головы покрыт лишаём, а её шеф этого не замечал.

– Готовьте, я сказал! – отчеканил тот, на миг превратив своё лицо в каменную маску, а затем снова переключился на меня, и маска вмиг исчезла: – Вы желаете кофе или чай?

– Нет, – сказал я, чуть не добавив «благодарю», но вовремя вспомнил, что это может выдать во мне «психическое расстройство».

Врач кивнул секретарше, и та в полном недоумении вышла из кабинета. Снова стало тихо. Карл Генрихович встал, сложил ухоженные руки за спину, подошёл к окну и посмотрел вниз на проспект.

– Николай Евгеньевич, – он выдержал небольшую паузу, – позвольте задать вам деликатный вопрос.

– Пожалуйста, – разрешил я и тут же мысленно выругал себя за неудачно подобранное слово.

Врач бросил на меня мимолётный взгляд, но я успел заметить в нём удивление в сочетании с неподдельным интересом. Профессиональным интересом. Я в очередной раз мысленно ругнулся. Кулаки непроизвольно сжались, и костяшки пальцев предательски хрустнули. Тот сделал вид, что не заметил моего напряжения, продолжая разглядывать отстранённым взглядом суету городского проспекта.