Александр Михайловский - Проклятый мир Содома [СИ]

– Танкист я, старшина, – угрюмо пробормотал я, – служил в танковом полку в составе 25-й гвардейской танковой дивизии из состава западной группы войск. Утром поступил приказ на вывод из Германии, а вечером в ходе марша к станции полк попал в какую-то странную грозу и оказался здесь. Скоро уже шестьдесят дней, как мы тут кукуем. Всю жратву подъели, грибы собираем, на зверье местное охотимся, ну и на нас тоже охотятся…

– Ладно, старлей, – сказал старшина, – ты не кипишись, сейчас напишу сопроводительную и отправлю тебя к начальству. Начальство у нас хорошее, оно тебе поможет, причем от всех болезней сразу…

В этот момент окно прямо над нашими головами раскрылось окно и милый девичий голосок спросил по-немецки какого-то папу, кого и куда нужно отвезти. Подняв глаза, я увидел чрезвычайно милое создание дамского пола в пилотке цвета хаки со звездочкой, и в таком же кителе. Как не странно, но папой девушки в советской форме оказался эсесовский великий магистр, который назвал девушку Гретхен и сказал, что к начальству надо доставить только меня и атаманшу амазонок, и что остальных они грохнут прямо здесь, не затрудняя великого Серегина возней со всяким мусором. Старшина на это ответил, что капитан Серегин сам разберется, что есть мусор, а что нет.

Я, знаете ли, по-немецки почти все понимаю, только со своим рязанским произношением стесняюсь говорить. А тут такая девушка – белокурая, стройная, сероглазая, и к тому же с лейтенантскими погонами, пусть даже и немка… Бросив на меня пристальный взгляд, она скрылась в окне, очевидно, намереваясь спуститься к нам во двор, а я окинул взглядом свое грязное, вонючее, пропотевшее ПШ*, и остро пожалел о том, что у старшего лейтенанта Соколова сейчас нет возможности переодеться в чистый выглаженный парадный, или хотя бы повседневный мундир, для того чтобы произвести на девушку надлежащее впечатление.

Примечание авторов: * ПШ – полушерстяной мундир. Из такой ткани шилась полевая форма офицеров и зимняя форма солдат в частях, стоявших за пределами СССР.

Сказать честно, от стыда за свой внешний вид я был готов просто провалиться сквозь землю. И вот ангел, едва касающийся своими сапожками земли, появился рядом с нами во дворе – и сердце мое забилось часто-часто.

– Привет, Змеюка, – сказал ангел на почти чистом русском языке.

– Привет, Гретхен, – ответил старшина и спросил, – как там дела?

– Там нормально, – ответил ангел, глядя куда-то мимо меня, – все уже почти готово, поэтому гауптман Серегин торопит, чтобы вы здесь поскорее все заканчивали и уже отчаливали.

Я обернулся и посмотрел туда, куда только что глядела эта Гретхен, и увидел, что захватившие меня дикие амазонки уже обриты наголо и завернуты в какие-то подобия смирительных рубашек, которые не дают им пошевелить руками, а ногам оставляют возможность делать только мелкие приставные шажки.

– Скорее не получится, – произнес старшина, – тут, как оказалось, целый танковый полк завалялся, и этот старший лейтенант как раз оттуда. Думаю, что Серегин этим заинтересуется.

– Конечно, заинтересуется, – уверенно сказала Гретхен, – дедушка рассказывал мне про ваши танки – это же настоящий ужас для врагов.

– Эти танки еще лучше чем те, о которых мог рассказывать твой дедушка, – ответил старшина, – хотя с учетом поправки на мир происхождения все может быть так на так. Но, настоящий ужас для врагов – это не танки и пушки, а солдаты, которые ими управляют. Если они сделаны из стали – это одно, а если из дерьма, то совсем иное. Я еще не могу понять, из чего сделан этот парень, но он как раз из того танкового полка.

– Так он не пленный? – спросила Гретхен, разглядывая меня своими серыми глазами.

– Пока его статус не определен, – уклончиво ответил старшина, – последнее слово остается за капитаном Серегиным. Если он откликнется на Призыв, то он наш человек, а если нет, то на нет и суда нет, а есть особое совещание…

Интересно, что это за призыв, на который надо будет откликнуться, и что это за особое совещание, которое грозит мне, если я не поддамся на их уговоры. Неужели расстреляют? И милая Гретхен, глядя холодными серыми глазами, выпустит мне пулю в затылок? Фу, какая дрянь лезет в голову!

– Хорошо, Змей, до контрольного времени открытия портала осталось всего пять минут, идем, – сказала Гретхен, посмотрев на свое хрупкое левое запястье, где красовались несуразно большие для этой тонкой руки мужские часы, вроде командирских.

– Я пока остаюсь, – сказал Змей, – и вернусь только вместе с Мэри…

– Тогда, – сказала Гретхен, бросив косой взгляд в мою сторону, – пусть молодой человек идет сам и не делает никаких глупостей, потому что там ему не здесь.

Ну, я и пошел, собственно, даже не понимая, о каком портале они там толкуют… мне уже представлялось нечто вроде большого партизанского отряда. Где командир, комиссар и начальник штаба, заросшие бородами, сидят под елкой…

Но действительность превзошла все мои ожидания. В воздухе прямо перед нами раскрылась прозрачная линза примерно двухметрового диаметра, а за ней оказался залитый знойным полуденным солнцем двор совершенно другого замка, построенного в каком-то древнекитайском стиле, с фонтаном посередине. У меня захватило дух и радостное предчувствие вдруг встрепенулось в душе. Вот они – настоящие чудеса! И я подумал, что этот момент будет поворотным как в моей судьбе, так и в судьбе всего нашего полка.

Гретхен подтолкнула меня в спину, и я волей-неволей шагнул за порог, надеясь, что хуже, чем в плену у амазонок, уже не будет. С первого же момента по другую сторону линзы я почувствовал себя так, будто меня взяли и сунули в огненную печь поджариться – но это было неважно, потому что осознание того, что я перешел портал (как говорится, в здравом уме и твердой памяти), наполняло меня ликованием, радостью и радужными надеждами, а также чувством приобщенности к чему-то великому и необыкновенному, о котором раньше я не мог и помыслить.

А дальше сотня шагов по раскаленному от полуденного солнца двору – и вот мы уже у входа в башню, возле которого изваяниями застыли две мускулистки с винтовками, взятыми на караул. При нашем приближении они даже не пошевелились, и я подумал, что Гретхен одна из тех, кто имеет право беспрепятственно входить и выходить из штаба. Еще несколько шагов – и мы внутри, в полумраке и прохладе. Ничего похожего на партизанский отряд; нормальный такой штаб, со знаменем при посте № 1, столом дежурного по части, за которым, как обычно, сидит лейтенантик с красной повязкой на рукаве – он еще даже моложе, чем я. Вскакивая с места, он вытягивается в струнку и козыряет Гретхен, в упор не замечая такое ужасное чучело, как я. А ведь, кажется, они в одном звании, с чего бы такой пиетет…