Михаил Чулаки - Книга радости — книга печали [Сборник]

— Ага. Давай высоко-высоко.

Они взлетели. Над озером подъем давался тяжело, но Костя полетел в сторону песчаных холмов: с утра они хорошо прогрелись на солнце, и над ними должны быть мощные восходящие потоки.

И точно, их подхватило и стало плавно возносить вверх. После тяжелой работы на подъем, когда тесное соприкосновение с Ниной не имело никакого значения, не ощущалось как радость, особенно хорошо было расслабиться в невесомости.

Летая с Дашкой, Костя никогда не испытывал ничего похожего на то растворение, которое случалось с ним временами в одиноком полете. Но сейчас ему показалось, что его охватывает такое же состояние, может быть, даже более удивительное, оттого что вдвоем. Только бы Нина не вспугнула каким-нибудь пустым словом. Но Нина, молодец, хотя и летала с ним всего второй раз, а про растворение вовсе и не знала ничего, почувствовала особенность минуты и молчала.

Один он испытывал завораживающее чувство преодоления своей ограниченности — во времени, в пространстве. Теперь же больше: он преодолевал и одиночество, исчезала их с Ниной взаимная отграниченность; не только Костино, но их общее двойное Я наполняло сейчас это небо, этот простор… Мы вместе, мы вмещаем, мысли совмещаем, вещие мысли, мы-сли, мы слились… Нет, он бы не мог объяснить переживаемое словами. Да, к счастью, и не надо никому ничего объяснять: Нина чувствует то же, а остальных не касается… Мы вместе, вмещаем вещие мысли: мы-сли-лись… Выше… Выше… Небо становилось все синее, почти фиолетовым — не исчезло ли земное притяжение, не растворятся ли они совсем в бесконечности?

Хотя и завораживающее состояние, но долго выдержать такое невозможно: такое полное растворение, что уже страшно. Костя резко взмахнул крыльями, заложил вираж. Ветер засвистел в ушах, зашевелил волосы.

— Ой, — только и выдохнула Нина. — Ой, как это…

Чтобы окончательно стряхнуть наваждение, Костя убавил площадь крыльев, и они с Ниной, набирая скорость, заскользили, как с горы. Костя ожидал, что Нина запричитает вроде Дашки: «Ой, страшно!» Но Нина закричала:

— Вот здорово! Быстрее! Давай быстрее!

Костя увеличил стреловидность, переходя в пике. От плотности встречного воздуха стало трудно дышать. И только когда почувствовал, что срывается в штопор, стал осторожно отводить крылья, переходя в горизонтальный полет.

— Ой, как!! Дошло до каждой косточки!

Костя посмотрел вниз, сориентировался. Оказывается, они здорово приблизились к дому.

— Сейчас покажу тебе Цветочную поляну — любимое место у нас с Дашкой, сестренкой. Сейчас… Еще немного. Вон слева впереди. Вон…

На поляне что-то происходило. Какая-то суета. И поляна не казалась больше кусочком цветного ситца, брошенным среди зеленого бархата леса, — просто желто-бурое пятно… Костя ринулся вниз.

Ниже, ниже. Бегают какие-то мужчины. Нет, и женщины тоже. Костя резко приземлился, стукнулся пятками, чего, с ним обычно не случалось. Отстегнул Нину, почти отшвырнул.

— Костя, что?!

На поляне происходило сражение. Бескровное. Мужчины и женщины, хохоча, вырывали пучками цветы и бросали друг в друга: Что не было вырвано, было вытоптано.

— Прекратите!!

Костя бросился в самую свалку, туда, где несколько женщин навалились на одного мужчину и хлестали его пучком иван-чая, изображая экзекуцию.

— Прекратите же!!

Все были пьяны.

— С нами сам Константин Кудияш! — закричала одна из женщин. — Я перед вами преклоняюсь! От всего полного сердца и большой души!

Она вырвала особенно большой пук цветов и бросила в Костю.

— Прекратите! Что вы делаете?!

— Константин Кудияш, я перед вами преклоняюсь! Но вы, наверное, не русский! Где ваша широкая натура? Любить — так любить, гулять — так гулять! А вам какой-то травинки жалко!

— Убирайтесь! Убирайтесь!

Некоторые, трезвея, стали собирать какие-то пожитки.

— Нет, но почему он командует?! Отдохнуть нельзя простому человеку! Тут что, его поместье?! Нашелся барин!

— Иди-иди, не связывайся. За него, знаешь, за летунчика!

Компания потянулась с поляны. Женщина повернулась к Косте:

— Вы тоже хороши. Всю прогулку испортили. И из-за чего? Из-за каких-то цветочков. Да их тут!.. Цветочки дороже людей, так? Пользуетесь, что знаменитость, а то бы мы вас…

— Нет, но почему…

— Иди-иди, не связывайся.

Компания удалилась.

Крепкий иван-чай был почти весь вырван с корнем. Слабые стебельки колокольчиков, те, что не вырваны, были затоптаны. Васильки, когда их рвали, обрывались у самых головок, и теперь стебли стояли как бы обезглавленные. Некоторые упрямые ромашки пытались устоять, наполовину сломанные. И втоптанное в землю зеленое месиво, где уже не поймешь, что было до нашествия, точно после стада носорогов. Бутылки, банки, бумаги, огрызки огурцов.

Костя взлетел к знакомому гнезду. Гнездо было цело, но пусто. Ни родителей, ни малышей.

Подошла Нина.

Костя мотнул головой, показывая на разгром вокруг:

— Вот. Вместо Цветочной поляны. Как саранча.

— Какой ужас!

— Знаешь, если бы они продолжали, если бы не ушли, я бы… Я бы не знаю что! Мне хотелось бить их ногами!

— Ну что ты! Так тоже нельзя! Нужно объяснять, воспитывать.

— Таких воспитаешь…

— Какой ужас! Как свиньи.

— В том-то и дело, что не свиньи. Свиньи — приличные животные. В том-то и дело, что люди.

— Так ужасно… Все настроение… Ты меня отнесешь? Мне пора.

Костя молча пристегнул ее. Взлетел.

Уже на высоте Нина сказала:

— Ты тоже не прав, что так злился. Может, они не со зла. Выпили, стали веселиться. Люди все-таки. Надо по-хорошему.

— Ах, не со зла! Ах, люди все-таки! Слышал! Саранча тоже не со зла объедает… Ну а ты — ты в пьяном виде тоже топчешь все живое?

— Я вообще-то не пью.

— Вот именно. А они почему-то пьют. И их нужно скорей пожалеть!

— Может, их плохо воспитывали…

— А тебя хорошо воспитывали, чтобы ты не пила? С пеленок пичкали антиалкогольной пропагандой?

— Нет вообще-то. Но я…

— Вот именно: одних почему-то не надо воспитывать, чтобы не пили, чтобы не воровали, — сами догадываются, да и не тянет; а другие пьют или воруют, но не виноваты, потому что их вовремя не воспитали!

— Но они ж повеселились только…

— А слыхала случай? Пьяные веселились, встретили девчонку и от веселья бросили в воду: пусть, мол, изобразит нам русалку — ради одного веселья! А она не умела плавать и утонула. Ей легче, что не со зла, а от веселья?

— Ну что ты! Во всех людях есть что-то хорошее. Во всех! Только надо людей любить!

— Нет людей вообще! И нельзя их любить вообще! Все разные, и относиться по-разному — кто что заслужил!

Нина замолчала. Но чувствовалось, что она не согласна.

Они уже пролетели развилку. Показались «Козлики».