Роман Бобков - Хроники острова магов. Семена жизни. Книга 1. Замок на болоте

– Как по написанному шпарит! – сказал после быстрой речи амазонки воевода и на всякий случай, крепко ухватил богатыря за правое запястье. – Ты только, Евпатий, соглашаться не спеши, давай-ка вместе подумаем. Одна голова, как известно, хорошо, но две-то лучше.

Богатырь, который при желании с легкостью освободился бы от руки воеводы, нахмурил брови и еще раз внимательно посмотрел на текст грамоты. Сомнений не было, каждое слово было написано рукой его возлюбленной, но все равно что-то здесь было не так.

– Сам посмотри, – добавлял неопределенности воевода, – под текстом ни даты, ни указания, кому эта грамота конкретно выдана. А бумага на предъявителя – это как-то все очень странно. Да и почему сама королева не изволила явиться?

– Но почерк-то ее… – еще раз осматривая грамоту, сказал Евпатий. – Да и печать, печать тоже сделана с ее медальона и, кстати, артефакта.

– Как будто ты не знаешь, что медальон можно и украсть или даже снять с мертвого тела! А почерк при желании и подделать нетрудно, – скептически заметил воевода, а потом, наклонившись к уху Евпатия отчетливо прошептал:

– Не принимай слово! Лучше снова отступим, подготовимся еще лучше, а потом без всяких переговоров возьмем наконец этот замок, поквитаемся с местными и освободим амазонок! Когда-то мы лишились дев-воительниц, не хватало еще, чтобы теперь мы потеряли тебя, а Чародей – своего ученика!

Евпатий снова нахмурился, заиграл скулами и, опустив голову, не мигая, уставился в белый снег у себя под ногами. Воевода был прав, и он это понимал. Амазонка, а тем более амазонка, связанная магическими нитями, пусть он их так и не почувствовал, вполне сейчас могла приносить себя в жертву и, неся слово, уже его нарушать. Нарушать тем, что не имела она на самом деле никакого права нести слово от имени всех амазонок, а значит, скоро ей не миновать быстрой смерти от старости. Но это только в том случае, если грамота действительно была фальшивкой.

Ученик Чародея поднял глаза и снова внимательно осмотрел дев-воительниц. Как-то вот именно их он почему-то почти не помнил. Возможно, что они были из числа тех, кто не очень-то хотел объединяться с русичами в семьи и жить в одном поселении, а потому всегда держались особняком. Да, кажется, вот именно эта, которая сейчас несла слово, и была у них своеобразным лидером. Может, Орития и правда мертва? Тогда кто королева? Вот эта, несущая сейчас слово и вовсе, стало быть, не рискующая умереть от старости?

Богатырь вдруг понял, что размышления и предположения лишь еще сильнее его путают и добавляют нерешительности. А решать было надо – либо принимать слово и идти в замок, либо отвергнуть и возвращаться в безопасный лагерь-поселение. Он напоминал себе сейчас маленького мальчика, стоящего на берегу лесного озера, раздираемого желанием искупаться, но боящегося коварных русалок, водяного и просто утонуть. А купаться так хотелось! Вот и в замок ему тоже хотелось, хотелось до безумия!

Он устремил взгляд на его высокие и неприступные стены, потом обвел как будто бы прощальным взглядом воеводу, ждавших его решения воинов, лес, в котором еще скрывалась часть войска русичей, а в неприступных дебрях бродили болотные великаны и шныряли болотные крысы. В этом же лесу был скрыт лагерь русичей, владения Чародея, а в самых трясинах и топях были водяные проходы в недоступные для людей подземелья драконоголовых.

«Ладно, – сам себе мысленно сказал богатырь, – бог не выдаст, свинья не съест. А жалеть лучше о том, что сделал, чем о том, что сделать побоялся». Так Евпатий не раз еще до попадания в этот мир наставлял своих воинов.

– Я принимаю слово! – подняв вверх правую ладонь, громко сказал он. – Пошли в замок?

– Нет, – покачала головой на его предложение предводительница местных, – в замок ты пойдешь сам. Там тебя давно ждут и сразу впустят. А мы останемся здесь до твоего возвращения, будем кем-то вроде заложников, пусть даже, по вашему мнению, и недостаточно весомых за самого ученика Чародея.

Евпатий вдруг резко шагнул к драконоголовой, сузил глаза и, взяв ее за грудки, не своим голосом произнес:

– Запомни, самка, если я не узнаю там чего-то такого, что заставит меня любыми способами убедить воеводу и остальных бросить нашу затею, то ты будешь первой, кому я лично вырву ваш раздвоенный язык!

Богатырь перевел суровый взгляд на дернувшихся для защиты своей предводительницы самцов племени детей драконов и, отпустив самку, добавил:

– А вы будете следующими после нее! Чтобы остальным никогда больше не хотелось вести себя надменно с учеником Чародея и продолжать скалить морды, когда и так уже все решено!

Впервые за все время переговоров в глазах местных на долю секунды мелькнуло что-то очень похожее на испуг, но Евпатия это уже не интересовало. Он молча прикрепил к подошвам своей обуви пластины с шипами и, не оглядываясь, стал подниматься по обледенелому холму к замку.

По мере приближения к каменным стенам все сильнее ощущалось присутствие некой могучей и непонятной силы. Ученик Чародея несколько раз нагибался, трогал пальцами лед, который вроде и был настоящим, но возник явно при вмешательстве магии. И отчего-то все отчетливей приходило осознание и чувство того, что сила, создавшая снег, лед и всю эту слишком быстро наступившую зиму, сама к магии очень устойчива и невосприимчива. Так же, как почти невосприимчивы к чужой магии и сами драконоголовые, но намного сильнее. Что ж, возможно, скоро он узнает, что это за сила.

За подъемом Евпатия на холм молча и с тревогой наблюдали все участники неудавшегося пока штурма. Они видели, как богатырь подошел к стенам, поднялся на них с помощью выдвигающихся ступеней, а потом и вовсе исчез из поля зрения. Потянулись тяжелые минуты ожидания.

Уже через четверть часа особо решительно и враждебно настроенные по отношению к драконоголовым воины стали поглядывать на них с явной угрозой. Многие из них шли сюда готовые умереть за правое дело, так что им было вовсе не страшно нарушить слово и убить местных – даже ценой быстрого превращения в дряхлых стариков и смерти.

Сами же драконоголовые были весьма спокойны и лишь, как обычно, без конца высовывали наружу свои раздвоенные языки. От их горячего дыхания в морозном воздухе образовывались клубы пара, окутывающие их нечеловеческие морды.

Амазонки тоже были по-прежнему безучастны, по-прежнему ни на кого не обращали внимания и хранили полное молчание. Весь их вид являл собой образец самоуверенности, граничащей с пренебрежительностью по отношению к любому из войска воеводы.

Через полчаса к воеводе подошел вышедший из леса командир всей артиллерии русичей:

– Мы можем разбить лед нашими пушками, – тихо, чтобы больше никто не слышал, прошептал он, – я также распорядился, чтобы накопали как можно больше земли из-под снега. Разобьем лед, землю зарядим в катапульты и разметаем по холму, тогда наши воины перестанут скользить и без труда приступят к штурму.