Яна Завацкая - Рассвет 2.0

Наверное, это похоже на работу не историка, а детектива. Но я ведь и был детективом. Мне нужно было разобраться в очень мелких с исторической точки зрения деталях. Понять — кто прав, кто виноват. Вынести суждение — если не юридическое, понятие юстиции у нас вообще уже отсутствует, то этическое. То есть это историку как раз не нужно, но мне это необходимо для себя самого.

Я читал, читал, делал выписки, заполнял карточки, собирал паззл. Иногда лишь поздно ночью я понимал, что уже пора заканчивать. И с утра, едва позавтракав, принимался за работу снова. Тренажер теперь стоял в моей комнате, и это было неудобно, все загромождено мебелью, на тренажере лежали карточки и распечатки, и чтобы позаниматься, нужно было все это снимать. Поэтому я почти перестал тренироваться. Даже возобновились боли в спине — я принимал таблетки, спохватившись, снимал вещи с тренажера, делал две-три тренировки, а затем снова благополучно об этом забывал. Поставить же тренажер в гостиную, чтобы удобно было к нему подходить — теперь нельзя.

История ГСО делилась на три периода. Первый, или инициирующий период был самым длинным, лет шесть, но и самым бедным на события. Бывший солдат Ворон и двое его друзей, оба вскоре погибли, организовали небольшую группу, которая разрослась потом до нескольких десятков человек — бойцы обучались военному делу, ходили в патрули и защищали жителей города от безмерно расплодившихся бандитов-дружков. Плату не брали, насколько я мог понять, награбленное возвращали хозяевам, так что вся добыча у них была — имущество и оружие самих дружков. В те годы ГСО в основном состояла из женщин, подростков, стариков и инвалидов. В городе царил настоящий социальный дарвинизм, сильные мужчины и так находили себе пропитание — как раз за счет силы, интереса идти в ГСО у них не было совсем, разве что у отдельных подвижников, которые, как и сам Ворон, делали это не ради материальных благ.

Второй период ГСО продолжался около года и начался с прихода туда Иволги, Ольги Боровской — не только коммунистки, сознательно посланной туда от Ленинградской, уже созданной коммуны, но и бывшего боевого офицера. Иволга мгновенно подружилась с Вороном и завоевала большой авторитет, благодаря ей началась перестройка в ГСО и активные боевые действия по разгрому сначала мелких, а затем и крупных дружин. ГСО стала зарабатывать продукты и дрова на охране крестьянских поселков. В нее потянулись и мужчины, и бывшие военные.

Третий период был связан с крупной забастовкой на Заводе, которую хозяева пытались подавить с помощью собственной частной армии. ГСО заняла оборону на «Электроне» и фактически слилась с бастующими. Логика событий привела к тому, что восставшие были вынуждены штурмовать Новоград (где сейчас и располагался Музей истории), провели это все успешно и объявили в городе коммуну, сразу же связавшись с такими же, только что образованными другими коммунами.

Наиболее интересным для меня был второй период, потому что в первый ГСО была еще рыхлой, люди приходили и уходили, это был так, военизированный клуб по интересам, и ничего «жареного» там найти было невозможно. Третий же — период революции, активных действий, и тут во-первых, все было ясно и понятно, во-вторых, предъявлять здесь ГСО какие-то претензии мог разве что совсем уж отморозок вроде Цзиньши.

Все претензии Кэдзуко (о Еве я уже не вспоминал в этой связи, понятно, что она в основном находится под влиянием Кэдзуко) относились именно ко второму периоду. В статье директора музея эти претензии были полностью перечислены.

— Алексей Воронков отличался мстительным параноидальным характером. До нас дошли не все сведения о его деяниях, но например, он собственноручно расстрелял (и по некоторым сведениям, пытал) девушку, бойца ГСО с позывным Пуля, заподозрив ее, на очень шатких основаниях, в предательстве. Это, по мнению Кэдзуко, абсолютно безосновательная идея, так как предатель, совершив свое черное дело, мог бы уйти к противнику — в одну из банд, а Пуля честно продолжала воевать в ГСО. По некоторым сведениям, до того у Воронкова была связь с Пулей, и девушка его в итоге отвергла. Так что все происшедшее могло быть местью ревнивца.

— Есть множество свидетельств о том, что пленные дружки подвергались в ГСО пыткам, кроме того, пытки были обычным делом и в отношении собственных товарищей, попавших под какое-то подозрение. Тут Кэдзуко действительно приводил свидетельства (и мне нужно было их прочитать самому), впрочем, довольно скудные, и еще больше излагал собственными словами, причем когда он пересказывал, картины становились прямо-таки леденящими душу.

— Несколько женщин, ушедших из ГСО, оставили сообщения о том, что их там насиловали. И ушли они по этой причине — так как не видели разницы между ГСО и обычной бандой, у бандитов женщины играли примерно такую же роль. Правда, оставалось непонятным, как же быть с теми женщинами, которые прекрасно воевали в ГСО во время всего Второго периода и даже были взводными, например. Может быть, у них были покровители?

— В итоге у Воронкова полностью поехала крыша, он застрелил (опять же приводилось свидетельство) бойца по кличке Дух просто за непочтительное обращение; а когда его попытались привести в разум, приказал расстрелять сразу чуть ли не сорок человек — по масштабам ГСО это очень много.

Словом, Воронков, похоже, был фрукт еще тот, и самое главное — статья выглядела для меня очень убедительно. И учитывая, что Воронков не только уцелел, но после революции несколько лет руководил Кузинским КОБРом, ничего удивительного, что и в КОБРе творились жестокие непотребности, о которых «всем нам известно». Кэдзуко писал, что Боровская, если сама и не участвовала, то обо всем этом прекрасно знала и даже подкидывала Воронкову тех, кого можно обвинить. И все это мы должны честно признать, принести извинения потомкам тех, кто пострадал от этих руководителей и вообще говорить о прошлом открыто, а не делать икону из тех, кто этого не заслуживает.

Я читал все это внимательно, тщательно, с мазохизмом подростка, расковыривающего прыщи. Но пока что мои собственные изыскания открывали передо мной другую картину. Нет, она не противоречила в целом статье Кэдзуко. Но я начинал понимать, в каких условиях сражались и жили наши предки — и это оглушало. Постоянный голод, смерти кругом, смерти детей и слабых, трупы на улицах, крысы-мутанты, жрущие эти трупы. Смерть была так обыденна, что уже не пугала… Рабочие «Электрона» трудились по 14 и даже более часов в день, но считали себя счастливыми — ведь они могли постоянно получать продукты, едва достаточные для выживания, на заводском складе. И даже эти продукты отбирали дружки… Хозяева завода не сделали ничего ни для выживания, ни для безопасности жителей города — да и почему они должны? Награбив где-то средств, они, эффективные и предприимчивые, купили завод и теперь не должны были никому и ничего, пусть жители города скажут спасибо за то, что хоть есть рабочие места, оплачиваемые едой.