Яна Завацкая - Рассвет 2.0

— Ну не может же быть так, чтобы совсем не было аварий!

— Ага. Авария. Если не разбираться специально… А более мелкие преступления — воровство, шантаж, все это ведь есть, и никто вообще на это внимания не обращает!

— Вить, ну как не обращает? По месту происшествия все разбирается! В трудовой коммуне.

— Чон, — вздохнул Витька, — ты крайне, крайне наивный человек! Ты реально считаешь, что мир вокруг тебя такой розавинький-розавинький, и вокруг летают единороги. Вот в этой книге, — Витька постучал по планшету, — вскрыта часть правды. Только часть, небольшая. Вся правда еще хуже. Мы живем в страшном мире, Чон! Прошлое у нас кровавое и мерзкое — и эти же палачи продолжают нами руководить. Партию они распустили… ага. Ну так те же рожи в Советах сидят. Вот про детей, что — неправду Цзиньши написал? Детей у родителей отбирают. Не у всех так, как у нас — мы-то, понятно, проклятые, но ведь у всех детей переманивают в Систему; родители не так интересны, как школа, детей намеренно завлекают, заставляют забыть семью, лишают влияния семьи. А ведь только мать и отец действительно могут воспитать человека. Мы все по сути — уроды, выросшие без влияния матери и отца.

— Ну у тебя-то ведь оба родителя живы, — напомнил я. Витька помрачнел. Я помнил его родителей еще со школьных времен, и вечно у Ерша с ними были конфликты. Родители вроде нормальные люди — мама у него математик, папа оператор линии на «Электроне», но сейчас, по словам Витьки, они уехали в Узбекистан, где живет его сестра.

— Так и родители наши уже во многом искалечены этой системой! — заявил он. — Они не могут дать ребенку безусловной любви! Они сами требуют от детей обязательного подчинения Системе!

Когда я читал книгу Цзиньши, я и сам начинал думать — ну а вдруг и в самом деле в нашем мире все так ужасно? Если посмотреть с другой точки зрения… Но когда это же самое озвучивал Витька, мне почему-то немедленно хотелось спорить.

— Вить, — произнес я, — а тебе не приходило в голову, что большинство людей, да практически все, за очень небольшим исключением, подчиняются… да просто живут, служат, участвуют в управлении — не потому, что их как-то изуродовали, запугали, отманипулировали. А потому, что им это нравится. Им это выгодно, удобно, приятно. Ведь мы, Вить, очень хорошо живем. Никогда еще люди так не жили. Пятнадцать часов службы в неделю, а остальное время — все условия и возможности для свободного, абсолютно свободного развития, труда, общения. Изобилие. И война нам больше не угрожает, а ты понимаешь, что такое война? Я вот сейчас глубоко в эту тему вошел… это кошмар, Вить, что у них тут было. Да, Цзиньши писал, что мол, война — это мужское достоинство, что всегда были войны, и это часть человеческого бытия. Да не пошел бы он в задницу с таким бытием и достоинством? А теперь все, войны уже точно не будет — ну разве что, крайне маловероятно, инопланетяне найдутся агрессивные. И может, люди поэтому и живут с радостью в этой системе, что им хорошо?

Витька слушал меня нахмурившись, а потом перебил.

— То есть ты считаешь, что вот все это, что с нами делают, — правильно и справедливо? Вот то, как эта система со мной, с моей женой и детьми обращается?

Я замолчал. Хорошо представляю, что на это сказала бы мама. Но я — не она. И я не знаю.

— Мы сходим к Динке, — пообещал я наконец, — скоро вот сходим. И она нам поможет решить проблему. Я думаю, если ты и твоя жена легализуетесь, начнете где-то служить, ну хотя бы студентами устроитесь… да все будет нормально, нормальная жизнь, живи, как хочешь, и детей вам вернут. И группу можете опять восстановить — вы же давно уже никаких перформансов не проводите… а ведь этого-то никто не запрещает.

Витя скривился.

— Если честно, не верю я во все это. Я уже пробовал говорить с разными людьми. Всегда одно и то же — иди туда, иди сюда. А почему кто-то вправе мне говорить, куда я должен идти и что делать? Я взрослый человек. Я художник.

— Вить, ну надо же хотя бы попробовать, — я допил пиво. — Динка же навряд ли тебя куда-то насильно потащит. Ты ее знаешь.

— Ну разве что только к Динке…

Я сам начал искать в сети разные возможности для Витьки. Не хочет человек служить — это понятно, но ведь и с этим можно жить как-то. Я находил вакансии, где почти ничего делать было не нужно. Наблюдателем на морскую станцию — просто сидеть три часа, можно заниматься своими делами. Он же все равно сидит и планшет читает. Или можно получить образование искусствоведа и сделаться критиком. Или экскурсоводом. Он же интересуется искусством?

Но почему-то я даже не решался предложить Витьке все это. В принципе, ничего страшного. Существует довольно много людей, которые смысл своей жизни видят не в Службе, а совсем в другой работе. Те же художники, музыканты, писатели, которые не вошли в шорт-лист Рейтинга, но все равно считают искусство своим призванием. Неудачливые спортсмены. И для них есть масса таких работ, монотонных, простых, или же помогающих в том же искусстве или спорте. Из ученых вообще каждый второй служит в одобренных проектах, а работает дополнительно в каких-то своих — и на такую работу Советы выделяют средства и ресурсы, потому что работа ученого может внезапно оказаться более ценной для общества, чем его же Служба.

Но Витька, похоже, сам принцип Службы считал унизительным для себя. Да и не дурак он, сам давно нашел бы подходящую вакансию — если бы хотел.

Помимо Витьки и работы, я продолжал постоянно думать о Марселе. Каждый день мы обменивались сообщениями, и каждое слово в них радовало меня. Она меня помнит. Она ко мне по крайней мере хорошо относится — хотя ведь ничего плохого между нами и не было, но как знать?

Однако эти сообщения вводили меня иногда в недоумение.

«Привет, лисенок!»

(я называл ее лисенком, потому что у нее был острый носик. Я называл ее «марипоса», потому что она была в своих платьях как яркая бабочка, и танец у нее на льду один был, «Полет бабочки»; я называл ее марсианка — потому что Марси, и «чиспа» — Искра, тоже за один из танцев).

«Привет, лунатик!»

(а я был лунатиком, раз она марсианка. И еще я был братцем Кроликом, Шуриком — это из старой комедии, а в ее влюбленном настроении — Тангун, герой корейских древних мифов).

«Как жизнь?»

«Ни шатко ни валко. А у тебя как?»

«Занимаюсь вторым периодом ГСО. Мрак и жуть. А что у тебя не шатко?»

«Да так нормально все. Кости что-то долго нет».

«Работы, наверное, много».

«Наверное. Ты с ним видишься?»

«Нет, когда мне. В музее видел пару раз».

«В музее?»

«Он там помогает, они инсталляцию одну делают. Он с программированием персов помогает».

«Мне не рассказывал. Вот видишь, не только на работе».

«Ну, Марси, он взрослый дядя. Ходит куда хочет».