Яна Завацкая - Рассвет 2.0

— Такое мнение пытались внушать людям и десять лет назад. Но сейчас, похоже, внушили.

— Вот именно. Средства к существованию, и главное — для того, чтобы раскупались потребительские товары — люди получают вне зависимости от работы. Ну конечно, за неповиновение — например, отказ работать — содержания могут лишить, это называется штрафы, санкции или еще как-то. Специалисты со средним и высшим образованием помимо БОДа получают что-то и от работодателя — трудовую премию. Но в настоящий момент эта премия не поступает никому на руки — она заранее распределена по кредитам, которые специалист не может не взять. Скажем, врач или менеджер среднего звена живет получше простого работяги — у него собственный дом, две машины, поездки в отпуск — но даже у него нет так называемых свободных средств. Работяги выполняют важную общественную функцию потребления в низшем классе, а лучше обеспеченные специалисты — потребления более дорогих и качественных товаров.

— Так было и раньше.

— Верно, так было здесь и десятилетие назад, но разница в том, что сейчас люди всем довольны и счастливы. Они с энтузиазмом работают и радостно потребляют. Своего рода пародия… знаешь, в ХХ веке фашизм был обезьянничаньем социализма — вплоть до копирования внешних атрибутов рабочего движения, и даже создания собственных профсоюзов. Так и теперь капитализм умудряется как в кривом зеркале отразить коммунистическое общество…

— Но у нас там, где еще сохранился ручной монотонный труд, люди выполняют его с сознанием долга перед обществом, но уж никак не с cудорожным восторгом.

— У нас люди естественные — а здесь трудовой энтузиазм создается искусственно. Пародия на известную максиму «от каждого по способностям — каждому по потребностям». На потребности им выдается БОД, а по способностям их выжимают досуха с помощью таблеток.

Мы спустились на нижний ярус, в исторический центр. Ратуша так и не была восстановлена после войны, а вот Колонна Марии по-прежнему высилась посреди площади — с той разницей, что втыкалась не в бездонный небесный купол, а в скромный квадрат, окруженный верхними городскими ярусами.

— Как же ты здесь работаешь, Бинх? — спросила я. Он пожал плечами.

— По-прежнему, конечно, не получается. О пролетариате и речи не идет. Я долго пытался, прежде чем согласовал с руководством изменение тактики. Аналитики дали добро… Сейчас я работаю с сектантами. Видишь ли, некоторые с самого начала отвергали психоэффекторы, носят фильтры и не принимают таблеток. Это сектанты, эзотерики… К сожалению, тот случай, когда можно сказать, что у них в голове своих психоэффекторов полно. Но те хоть не химические. Их можно убеждать, объяснять что-то на когнитивном уровне. Я работаю с несколькими сектами — религиозными и эзотерическими…

— Но это же все страшные фрики, разве нет?

— Верно. Они не совершат революции. Но когда она все-таки произойдет — теперь уже очевидно, с помощью внешних сил — нам понадобится любой здоровый человек. Я готовлю почву для будущего переустройства.

Бинх, разумеется, был бесконечно прав. Но тогда это произвело на меня тяжелое впечатление. И сама его работа показалась страшной и неблагодарной. Не столь опасной, как в моем случае — сколь муторной и противной. Я бы ни за что не хотела поменяться с ним местами. И еще угнетал тот факт, что фактически население Федерации никогда не придет к революционным преобразованиям само по себе, и мне казалось некрасивым, что придется вторгнуться в это пространство, завоевать обычным путем… разве революция — не естественное дело угнетенных, разве не они сами должны покончить со своими угнетателями? И если это будет не так — каким образом мы объясним этим людям, что освободили их. Освободили — от чего? От приятного трудового энтузиазма и бурного потребления? От наркотиков? — ну да… Но если у людей нет воли и стремления избавиться от наркотической зависимости — то это принудительное лечение.

С такими тяжелыми и неприятными ощущениями я вернулась в уже родной Краков, где все было благополучно, все развивалось как по учебнику научного коммунизма — рабочие, да еще индустриальной сферы (ибо другие сферы в Кракове были страшно недоразвиты), готовые свергнуть гнет капитала и пойти войной против угнетателей. Где меня уже не ждал Станислав — но зато ожидали десятки других, верных и любимых товарищей.

Станислав Чон, Кузин, год 032 КЭ.

Жизнь с Ершом и Стрекозой оказалась еще сложнее, чем с одним только Ершом.

Супруги устроились в гостиной — я все-таки заказал им диван побольше. Стрекоза оказалась очень хозяйственной девушкой, каждый день она запускала робота-уборщика и принималась лазать на стулья и уничтожать несуществующую пыль на рамах и бортиках мебели какой-то специальной маленькой щеткой-пылесосом — уму непостижимо, но эта щетка хранилась у нее в рюкзаке. Она натирала шкафы специальной политурой. В комнате постоянно царили прекрасные цветочные запахи, на окне появились настоящие вышитые занавесочки, а полки на кухне и в гостиной Стрекоза то и дело перебирала и мыла. Похоже, все это было ее хобби. Она же взяла на себя в основном и готовку, и мастерила не менее замысловатые и сложные блюда, чем Ерш.

Из вежливости я иногда садился к ним за стол. Стрекоза накрывала великолепно, с салфетками и цветами, и потом усаживалась, вся чистенькая, в домостроевской юбке и белой блузке, благоухающая редкими духами (откуда? Меня они не просили заказывать…) Я смотрел на нее и поражался этому контрасту — нонконформизм, эпатажная арт-группа, готовность совокупляться голыми на глазах у толпы — и вот такая примерная женушка и хозяйка, будто из середины 20-го века.

— Ну, с богом, — произнес Ерш, разливая по бокалам рябиновку. Я с тоской подумал, что здоровый образ жизни мне давно уже не светит. Надо проверить биохимию, боюсь, что я основательно подзапустил себя — и это тогда, когда организму остро необходимо восстановление.

— Ты, наверное, еще не знаешь, — я обратился к Стрекозе, — Ерш ведь не рассказал? У нас намечена встреча с одной знакомой. Она член городского совета.

— Нет, не рассказал! — Стрекоза посмотрела на мужа. Тот лишь скривился и махнул рукой. Стрекоза обратила темные глаза ко мне.

— Это было бы хорошо! Я так хочу наконец устроиться…

— Ну мы же уже начинали об этом! — раздраженно буркнул Витька, — Давайте лучше выпьем! За встречу!

Мы выпили за встречу. Я все-таки оставил половину наливки в бокале. Стрекоза приготовила пасту с каким-то умопомрачительным песто, оливки с козьим сыром, фаршированные маленькие перцы — этак в Кузине и в ресторане не готовят. Некоторое время мы молча ели.