Яна Завацкая - Рассвет 2.0

— Меня специально туда направили, чтобы была возможность потом быстро поступить в школу КБР. Неважно. После Освобождения все это было еще несколько лет актуально. Горячих точек полно, по всему миру мелкие гражданские войны, банды, идейные армии, по сути тоже банды всяких там анархистов и прочих представителей неавторитарных левых течений, как в старые времена говорили. Армия еще была нужна. Потом она уже стала не особенно нужна, срок службы сократили до полутора лет, потом до восьми месяцев. И все больше вставал вопрос, зачем, собственно, нам армия, зачем учить молодых людей обращаться с оружием, когда целая отрасль уже работает на разоружение и конверсию. Да, эксцессы случались — например, преступность какая-то все еще существовала, но ведь уже был создан Патруль, который по своей концепции заменял и спасательную службу, и как это в древности говорили, силовые органы. Некоторая часть патрульных обучалась силовым действиям, и этого достаточно, чтобы обезвредить очень редких уже и единичных преступников и буйных психбольных. К тому же и базовая школьная подготовка у нас стала включать единоборства, так что сейчас остановить опасного одиночку может любая группа коммунаров. Армия не нужна.

— А в чем проблема-то была? — удивился я. — Отменили бы.

— Ты уже тогда родился, Сташю, маленький был. Это все не так просто, понимаешь… такие споры шли, такие дискуссии, книги писались, монографии, передачи выпускались. Это не только на уровне Советов обсуждалось. Ведь это прямо-таки философская проблема. Во-первых, — мама загнула палец, — человечество всю жизнь существовало с бинарным кодом, прошитым в мозгах: свой — чужой. У нас этот код в подкорке. Некоторые даже считали, что это нечто биологическое, и без этого мы начнем терять мотивацию, начнутся какие-то проблемы с дофамином или с чем там еще, ты лучше знаешь…

— То есть? — удивился я. — Вот так всерьез думали, что если исчезнут враги, если человечество станет единым, то люди потеряют волю и интерес к жизни?

— Да, так всерьез некоторые и думали! И согласись, в этом есть некоторый резон. Свой — чужой. Наша нация — чужая нация. Наше племя — чужое племя. Моя семья — враждебный окружающий мир. Даже в конце концов, классы, классовая борьба — это тоже свои и чужие. А сейчас этих чужих практически нет, все свои. А раньше этот бинарный код определял весь строй жизни, всю мотивацию. Если юноша шел, например, учиться, то он знал, что хочет стать инженером на благо родного народа, в крайнем случае — чтобы повысить благосостояние его личной семьи по сравнению с другими семьями, на которых ему плевать. Если женщина рожала детей, то это были и ее дети, и часть ее народа, семьи. Этот же код оправдывал эксплуатацию и угнетение всех видов. Почему пролетарии должны сотрудничать и подчиняться буржуям, а не бастовать? Потому что там, за кордоном — злобный враг, который хочет напасть и всех нас уничтожить, унизить, ограбить. Почему женщина должна подчиняться мужчине? Потому что мужчины выполняют главную задачу — защищают страну от злобного врага, а женщины уже так, побочные какие-то задачи выполняют.

— Ну не знаю, — заметил дядя Рей. — Я никогда не парился по поводу свой — чужой. Я был богатый бездельник, да, но вот чужими я как-то никого не чувствовал. Просто понимал, что многим повезло меньше, чем мне. А когда сам стал бедным, то тоже не понимал ксенофобии… у нас были эти, нацисты. Терпеть их не мог.

Мама задумалась, меж ее бровями образовалась складка.

— А помнишь, мы с тобой как-то разговаривали, и ты заявил — мол, Россия и Китай всегда были нам чужды, даже и в начале 21-го века, мы их никогда не понимали. То есть на таком-то уровне для тебя все равно существовали свои и чужие. Другое дело, что ты добродушный тюфяк, и тебе это по барабану!

— Во приласкала! — засмеялся дядя Рей.

— И вот бинарный код отменен. Все свои, можно расслабиться. Войн больше не будет. Кажется, и прекрасно, можно заниматься наукой, строить, познавать мир… Но и для этого ведь нужно прилагать большие усилия. А мы отказались практически от насилия, в том числе и по отношению к детям. Как мы будем без насилия и без бинарного кода заставлять людей учиться, серьезно работать?

— А что, нужно как-то заставлять? — поразился я.

— Представь себе, тогда так думали. Но были и оптимисты вроде тебя, которые заявляли, что мол, какие проблемы! Достаточно только освободить труд, и люди с радостью ринутся грызть гранит наук, исследовать, строить, творить… и между прочим, выполнять рутинные работы — контролировать работу автоматики на фабриках и заводах, ремонтировать эту автоматику, лечить людей, воспитывать детей, ухаживать за безнадежно больными, изо дня в день, терпеливо…

— Помню теперь эти дискуссии! — Рей налил себе воды в граненый старинный стакан. — Я был пессимистом. Чисто на собственном опыте! Прекрасно помню себя, богатого молодого олуха — меня в жизни никто не заставлял работать, и я нисколько не хотел. И вокруг меня таких же сынков небедных родителей было полно. На самом деле можно замечательно жить, не работая, ничего человечеству не давая — кататься по миру, валяться на пляжах, опять же, секс-драгс-рок-н-ролл… кинишки смотреть, в игрушки резаться. И если есть такая возможность, то очень многие предпочтут ее всяким там карьерам, и никаким рейтингом это не исправишь, потому что на самом деле мало у кого есть столько честолюбия, чтобы вот прямо добиваться социальных баллов, как тогда хотели ввести.

— Да, были такие эксперименты в отдельных регионах, но они не имели успеха, — кивнула мама.

— И даже если найдутся желающие искренне заниматься наукой или производством, то их будет слишком мало. Человек — тварь ленивая. Я лично захотел потом работать, но лишь тогда, когда мне жить стало не на что. Ну а в СТК… просто все работали вокруг, и я увлекся.

— Тут мы подходим ко второму аспекту, — продолжила мама. — Сохранит ли человечество свое единство в таких условиях? Это единство и так только-только возникло, и что теперь — раз нет наций и объединяющих идей, то человечество просто рассыплется на единицы наслаждающихся индивидуумов, мелкие группки по интересам? Опять же были и те, кто защищал именно такую позицию. И их тоже можно понять. Для чего мы делали революцию, воевали — да ведь для того, чтобы дать действительно всем, а не горстке богачей, возможность жить спокойно, радостно, наслаждаться жизнью, благо гибкое автоматизированное производство уже позволяет достичь изобилия, продовольственной и иной безопасности. Так зачем же, говорили они, к чему-то принуждать людей? Хотят они наслаждаться жизнью и ничего не давать обществу — и пусть себе наслаждаются. Может, кто-то и поработает в охотку… а другие пусть не учатся, не работают, а сидят в виртшлемах и отдыхают, купаются, загорают, в общем, живут как бараны — если хочется.