Яна Завацкая - Рассвет 2.0

Зал Высшего Суда сверкал и переливался от пола до потолка, высокого, будто в космическом ангаре. Зеркальные иллюзии мешались с реальными пространствами, и зал казался почти необъятным. Платформа, на которой восседал состав суда, и куда привели подсудимого, казалось, парила на высоте, словно летающая тарелка. Несмотря на масштабы и расстояния, голотрансляция происходящего на каждой из платформ или в зале на почти невидимые тончайшие экраны в воздухе позволяла каждому воспринимать происходящее так, будто все это делалось и говорилось тут же, рядом.

Леон сидел за перегородкой без всякого конвоя, а наручники не сковывали движений, лишь мягко охватывая запястья, принцип их действия — дистанционный контроль, в случае бунта заключенного по ним банально пропускали разряд тока. КБР-овцы, контролирующие Леона, сидели среди ближайшей к суду публики, с краю.

Выглядел наш герой привлекательно-трагично, ни дать ни взять Овод перед смертью. В белой рубашке, с бледным лицом и горящим взором.

Суд начался, а я все вглядывалась в это интеллигентное и мужественное лицо. Всегда меня поражало это преображение, как вчерашний бандит и отморозок, мерзкий негодяй, который мучил слабых, насиловал детей, убивал и истязал в свое удовольствие — внезапно на скамье подсудимых превращается в жертву, достойную милосердия, жалости, помощи. Я вспоминала это лицо — лицо лже-Маркуса — когда он стоял рядом со мной, поливая меня заранее заготовленным бензином. Сальные глазки, трясущиеся слюнявые губы, когда он решил доказать свою «мужскую полноценность». Мне уже почти не было больно об этом думать, со мной хорошо поработали психологи. Эти интеллигентные изящные руки в трагических кольцах наручников — как они сжимаются в кулаки и бьют мне в лицо.

А так посмотришь — жертва общества, на пороге смерти.

На платформу суда вызывали одного за другим свидетелей. Леону вменялось многое. Речь вовсе не шла о политических убеждениях, а только о совершенных убийствах и похищениях. С болью против него свидетельствовали родственники убитых активистов и простых людей, как бы случайно попавших под раздачу.

Я уже знала, что никаких «исчезнувших» не было. Всех тех, кого «Шербен» похитили, постигла судьба Даниэлы — все они были убиты, но Даниэле еще повезло, других истязали или казнили каким-нибудь жутким способом — как меня, например.

Помимо Леона, было захвачено еще двадцать три человека из «Шербен», в конце я уже сама руководила этим процессом, и после глубокого ментоскопирования каждого из пойманных мы могли быть уверены, что больше в этой группе никого не было. Еще около двадцати было убито в стычках. И мы выделили группу примерно из шестидесяти человек — симпатизантов и помощников, наказание их не постигло, но наблюдение за каждым было установлено.

Остальные «борцы» еще ожидали суда, было решено судить их уже после главаря банды. Дело же Леона было настолько объемным, что требовало отдельного заседания.

После перечисления мертвых жертв нашего геймера пошли другие, более мелкие преступления. Тут на платформу вышли один за другим несколько человек, которых совсем недавно освободили из инд-зон.

Перед этими людьми я сама чувствовала свою вину. Если бы мы вовремя разобрались, если бы было время раскрывать подробно каждый случай, если бы я сама лично этим занялась… А ведь я просто поверила доносам либо лже-Маркуса, либо им же инсценированным. Подобным тому, как в последний день он успел оболгать Даниэлу — видимо, фальсификация чьих-то бесед, доказательств причастности к контрреволюционным бандам была его коньком.

И все это были люди, которые так или иначе мешали нашему якобы партийному руководителю, подозревали его в какой-то нечистоплотности. Он подставлял их так, что не спасало и полное ментоскопирование. Да ведь и преступники умеют заметать следы в собственном мозгу… Внезапно совершенно честная библиотекарша оказалась распространительницей ныне запрещенных психоэффекторов (их нашли у нее дома в товарных количествах), а то, что она не помнит, как занималась этим — еще ни о чем не говорит. Машинист городской электрички якобы поставлял информацию агенту ЦРУ, постоянно с тем встречаясь. Скромный учитель был членом «Шербен», да еще к тому же совращал учеников.

Во всех этих случаях более серьезная работа, серьезное расследование выявило бы невиновность этих людей. Но все это не было сделано. Кто-то поработал спустя рукава, было не до того, а может, кто-то просто не мог заметить ниток, торчащих из дела. И в итоге более трех десятков человек отправились в инд-зоны. Двое из них, кстати, погибли, ведь инд-зона — не сахар, и вина за их смерть также лежит на Леоне — но и на нас, к сожалению, на нашей организации тоже.

Наконец вызвали меня.

Я встала в центр свидетельской капсулы, похожий на серединку блестящего воронено-синего цветка. Несмотря на то, что психическая травма постоянно давала о себе знать, я решила дать публично эти показания, мне не хотелось, чтобы негодяй ушел от ответственности. Дело здесь не во мне и не в жажде мести. Сжато и сухо, стараясь, чтобы голос не дрожал, я изложила суть нашей последней беседы с Леоном. Впрочем, мой вид сам говорил за себя. Я не нашла времени на полное восстановление, кожа регенерировала пластами, под наложенными неровными пластинами стимулятора. В центре каждой такой площадки кожа была белая и младенчески-чистая, а по краям заворачивалась воспаленными красными швами. Если смотреть издали, казалось, что на меня набросили красную сеть из шрамов. Уродство — но когда мне было заниматься своей внешностью? Работоспособность восстановлена, и спасибо.

После этого объявили перерыв. Заседание длилось уже несколько часов, и мы с Реем пошли перекусить в кантину на этом же этаже. Помощник прокурора, моя давняя знакомая, помахала мне рукой.

— Ли! Садись к нам.

Мы с Реем взяли по кофе и рогалику и уселись рядом с Таней (она была немка, это такое имя немецкое — Таня, а фамилия — Шнайдер). Мое внимание привлек мужчина, сидевший напротив. Это был адвокат обвиняемого, Сергей Заслонный. Не знаю, кто он в точности был по национальности, да это и неважно — важнее, что несмотря на русское имя, он всю жизнь провел в Федерации (очевидно, эмигрант, но скорее, потомок давних эмигрантов), имел высшее образование, работал психологом, а в последнее время переквалифицировался на право. Я знала, что Леона он взялся защищать добровольно — ну что ж, возможно, адвоката привлекает непростая задача.

Лицо защитника выглядело привлекательным, и было в нем что-то детское, несмотря на солидный возраст и профессию. Круглое белое лицо, темные волосы с модельной стрижкой, блестящие черные глаза, серый старомодный костюм с не менее старомодным галстуком.