Анджей Бодун - Слепые идут в Ад [litres]

Шлиссенджер исчез за пологом, оставив меня в полном недоумении.

Весь день мы шли, по крутой, местами очень опасной дороге вверх. Лощины, укрытые ослепительными снегами, казались твердой землей. Проводники роптали: так близко к обители черных братьев нолджорпа никто еще не подбирался. Они боялись, и этот страх неведомым путем передавался животным. Мулы стали еще упрямее и пугливей, двое из них сорвались вниз, вместе с поклажей, когда мы переходили через мост.

Кто и по какой причине назвал эту шаткую веревочную переправу мостом, было неясно. Пришлось сначала на руках перенести всю поклажу, причем самые отчаянные и выносливые, вроде Шлиссенджера, Томсона и Кларка, и самые бесправные, вроде меня и местных рабочих, сделали по несколько ходок. Потом взялись за животных, которых тоже пришлось тащить чуть ли не у себя на шее.

Обоих мулов упустил Лабриман, поленившийся разгрузить с них всю поклажу. Гневу сэра Карригана не было границ, он чуть не отправил своего несчастного секретаря вслед за животными.

Отдышавшись и снова навьючив мулов, мы продолжали путь. Настороженность проводников постепенно овладела всеми. Лорд Карриган ехал, держа наготове свой допотопный пистолет и медленно поворачивая из стороны в сторону всклокоченную птичью голову. Ярослав Всеволодович Германн предался суетливому беспокойству.

– Вот видите те кусты на горизонте? Это они. Они за нами следят.

У меня тоже было неприятное чувство, что на нас все время кто-то смотрит. Ко мне подъехал доктор Штранге и, нервно крутя в руке хлыст сообщил:

– Тохто видел одного. Вон там, на камне!

– Но там же никого нет. – удивился я.

– Он исчез. – шепнул Штранге, прикусив губу. – Растаял в воздухе прямо на глазах.

Я тронул поводья и направил мула к Шлиссенджеру, который как галантный кавалер развлекал Елену Александровну стихами.

Он читал хорошо, чуть нараспев и в тоже время жестко чеканя ритм. Даже мне понравилось, хотя я половину не понял по-русски.

– Проводники заметили каких-то людей. Они, кажется, за нами следят. – сказал я, подъезжая к нему.

– Это дзу-те. – с издевкой сообщил Эйб. – Сейчас они стащат Лабримана. Смотрите: прямо спит в седле.

– Я говорю серьезно. – обиделся я.

– И я серьезно. Вон как носом клюет! Не сердитесь. – он тронул меня за плечо. – Хотите посмотреть на них? Только не оборачивайтесь сразу. Справа. Видите тугай? Смотрите внимательно.

Я скосил глаза, но ничего не заметил.

– Дерево, как дерево. – пожал я плечами.

– Да, дерево с сандалиями на босу ногу! – бросил Эйб и с силой хлестнул мула. – Пошел, зар-раза!

Запад уже начал розоветь, когда мы, миновав перевал, выехали на плато, и нашим глазам открылось устрашающее зрелище. Из массы скал над горизонтом нависала неприступная твердыня горного монастыря. Его крыши-пагоды терялись в облаках, бесчисленные ступени спускались в самые пропасти, огромные небоскребы где-нибудь на Уолл-стрит казались по сравнению с ним детскими игрушками. Со стен на веревках, перекинутых через ущелья, свисали выжженные солнцем и потрепанные ветром желтые знамена. Эта картина при всей своей величественности напоминала грандиозную сушку белья.

– Кажется, рукой подать. – сказал доктор Бауэр, вытирая платком крупные капли пота. – А на самом деле до него еще тащиться дня три по горам и кто знает…

– Доберемся ли мы? – тихо закончил за него Лабриман, которым в присутствии Маши овладело грустное меланхоличное настроение.

– Ладно, хватит разговаривать. – оборвал их лорд Карриган. – Ищите место для лагеря. Не стоит особенно скрываться: нас все равно уже заметили.

Вскоре измученные мулы были распряжены, палатки разбиты, а проводники занялись костром.

Ели молча. Всех объяла расслабленность, говорить не хотелось.

– Ну, пойду сделаю дыхательную гимнастику, – сказала Елена Александровна, вставая, – Сброшу полученные калории.

– Зачем тогда обедать? – Эйб, которому беспокойная жена Германна, по всей видимости, успела за день осточертеть, сделал каменное лицо.

Мы сидели у входа в свою палатку и молча курили. Мадам Германн прошлась по лагерю, как бы выбирая, где начать свои мазохистские развлечения.

– Учти, на снегу холодно, – крикнул ей муж, – а ты еще не монах-респа, чтобы создать вокруг себя огненный столб.

– Я расположусь на тюках. – беспечно бросила ему супруга, направляясь к нашей поклаже, аккуратно сложенной на земле.

Она влезла на один из внушительных ящиков с армейской маркировкой, скрестила ноги, положив ступни себе на бедра, и начала медленно и глубоко дышать. С нашего места ее было видно, как из партера.

– Почему бы не делать все это в палатке? – спросил я, туша сигарету.

– Там кол сбить можно, – пожал плечами Шлиссенджер. – Не все так безопасно, как вы думаете. Сейчас ногами начнет махать.

Я грустно уставился на извивающуюся в самых возбуждающих позах Елену Александровну, сознавая, что представление рассчитано не на меня.

– Смотрите-ка, на чем она все это проделывает! – мстительно сказал я.

Эйб вытянул шею и вдруг резко вскочил. Мадам Германн пыталась встать на голову на ящике списанных американских гранат "Пайнэпллз".

– Ну все. – заявил он. – Эта женщина меня довела! Сейчас она получит все, чего добивается! – и Эйб двинулся к ящику с таким видом, словно, собирался оторвать Елене Александровне голову и насадить ее на колышек от палатки.

Но не успел он сделать и нескольких шагов, как воздух прорезал пронзительный женский вопль, и мы все увидел, как какое-то огромное волосатое животное, схватив Елену Александровну в охапку, бросилось бежать прочь от нашей поклажи.

– Дзу-те!!! – в один голос закричали проводники и в страхе повалились на землю.

– Стой! – Германн бросился в палатку за ружьем.

Остальные члены экспедиции уже бежали вслед похитителю, размахивая чем попало. Животное мчалось по снегу большими скачками и догнать его не было никакой возможности. Лорд Карриган выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в воздух.

– Старый идиот! – крикнул на ходу Шлиссенджер. – Вы его только еще больше напугаете!

Он остановился, перевел дыхание и начал медленно прицеливаться.

– Не стреляйте! Вы можете попасть в нее! – в ужасе взмолился Германн.

Эйб спустил курок. Дзу-те разжал лапы, несколько раз кувыркнулся на снегу и затих. Все бросились вперед.

– Лена! Ты жива? Лена! – Ярослав Всеволодович поднял жену. Она была в полуобмороке. Мы сгрудились вокруг дзу-те. Он был жив и страшно напуган. Несчастное животное сидело, затравленно глядя на нас. Сквозь пальцы его левой руки, которой он совсем по-человечески схватился за раненное плечо, текла кровь.