Саша Ино - Письма в пустоту

Джордж замолк, приподняв голову наверх. Он будто что-то усиленно обдумывал.

Сердце Рауля клокотало и рвалось наружу, он взглянул на Игнасио. Мужчина сидел неподвижно, лицо как маска, только с губ тянулась блестящая слюна.

Приступ тошноты согнул Рауля пополам, и он вцепился ногтями, сжатых в кулак пальцев, в кожу на ладони, раздирая ее в клочья.

Тошнота отступила. Пришло едкое чувство вины, заползающее в поры и оккупирующее каждый уголок сознания.

— Вот-вот жестокость, настоящая, в своем истинном воплощении, — заключил Глнорван, — Грех же прелюбодеяния, то есть разврата, рассекречивается просто. Эй, розы! Сколько у вас там парочек? Ладно, не напрягайтесь, речь не о вас.

Американец подпел Фрэнку Синатре, все еще звучащему, как сопровождение занимательной актерской игре.

— Итак, Сократ имел связь с Розой, Игнасио платил пятерым извращенцам за секс с Альентесом, тот же Альентес спал с Гарсиа… Кстати, к слову сказать, шлюхой с соседнего острова, которую наш знаменитый Игнасио нанял, чтобы влюбить в него своего воспитанника. Я все разузнал. Не было никогда никакого брата Гарсиа с Мальтийского отделения, хоть в монастыре и существует запись о приезде подобного монаха. Но это выдумка, бредовая идея, которую провернул Игнасио. Он заплатил грязной шлюхе, чтобы тот показал Альентесу, чего стоит его любовь. Он трахал его в стенах святого монастыря, а Игнасио пускал слюни. Еще чуть-чуть и меня вытошнит, честно… и после всего этого вы можете называть себя святым братством? Тьфу, да вы рассадник заразы!

В глазах Гленорвана стояло презрение, а губы кривило омерзение, будто мужчина видел собственными глазами все, что так старательно расписывал.

— А самое смешное, все ради одной цели, глупой цели, — спасти власть, на которую никто не покушался. Сизиф, он же брат Мартино, твое самое ужасное преступление — беспринципность. Ты олицетворял то, к чему не имеешь ни малейшего отношения. Ты подавал пример окружающим своим напускным благочестием и божественной лживостью. Тебя почитали, а в этот момент с твоего благословения брошенного всеми мальчика втаптывали в грязь, жестоко надругиваясь над его личностью. И он был совсем один в аду, подаренном тобой, главной святого ордена.

Джордж захлопал в ладоши.

— Беспринципность, — протянул он, — Вы, братья розенкрейцеры, всегда ею славились. Пожалуй, из вас из всех, лишь испанец Торквемада блюл свои законы, но он был извращенец похлещи Игнасио, поэтому усатый старичок тоже плохой пример. Вы заврались, розы. В вашем мире нет ничего настоящего, чистого, святого. Фу! Мое большое вам «Фу!».

Гленорван демонстративно затушил сигару в остатках коньяка.

— Я даже как наяву вижу толстого Сизифа, крадущегося в зал для подачи заявок… А! Преамбулу потерял, увлекся, sorry! — Джордж наигранно расшаркивался, — Как только Сократ отбросил коньки, — американец пощелкал пальцами, вроде как демонстрируя упомянутый процесс, — Брат Мартино решил действовать. Прошел год, его грозный враг вступал в первое совершеннолетие. Грозному врагу исполнялось 14лет, пшшш! Трепещите! — театрально поиздевался Гленорван, жестикулируя руками, словно волшебник, плетущий заклятья, — И Сизиф решил, во что бы то ни стало передать вражину в руки верного воспитанника, призванного огородить святого брата от скверного мальчишки. Wow! Great! The greatest idea!

Джордж снова развалился в кресле.

— Так вот, мое воображение прямо так и рисует картину, как боров Сизиф на толстых сардельках-цыпочках крадется в зал, где лежат заявки. Он замирает над ящиком с бланками, крутит шеей, насколько позволяет второй подбородок, плавно переходящий в грудь десятого размера, хы, удостоверяется, что никто его не застукает и быстро подкладывает бланк Игнасио первым на очередь.

Гленорван смеется.

— Нет, конечно, все не так было. Просто все заявки кроме заявки Игнасио были проигнорированы, все равно правом подписи обладает лишь Сизиф, ему и карты в руки.

Джордж злобно хмыкнул.

— Поэтому, прекратите себя винить, братец Рауль, — от внезапного адресного обращения Рауля пробил ток, и он аж подпрыгнул, жадно впиваясь в экран влажными от слез и резкого света глазами.

— Да, да, — Гленорван наигранно просто замахал руками, — Я все знаю, столько шпионов болтается возле меня. Я в курсе ваших маленьких трагедий. Наставник Рауль, мы не знакомы, поэтому на Вы будет удобнее. Я много слышал о Вас… Хм, я знаю, вы хотели забрать Альентеса в послушание, но проворонили. Да, вы, мягко говоря, облажались, но верьте мне, если бы вы подали заявку самым первым, за год раньше, и дежурили бы у дверей зала с бланками круглые сутки, демонстрируя небывалое рвение, ничего бы не изменилось… Вы ничего не могли поделать. Факт! Когда решают верха, правила не работают. Беспринципность. В память о Пабло, не мог вас, Рауль, не утешить…

Рауля качнуло, будто земля ушла из под ног, и он в одночасье стал маятником. Заветное имя прозвучало так живо, — вот она долгожданная весточка! Монаха затрясло. Одно только имя Пабло повергло его в пучину трепетного волнения.

— Эй, розы! — но Джордж спешил разочаровать вечно ожидающего Рауля, он сменил тему, — Вы, должно быть, думаете, что я говорю здесь без доказательств, иными словами, лапшу на уши вешаю, — Гленорван оперся на руку и хитро заулыбался, — Ваше право. У меня нет доказательств… Точнее есть, но я их не использую. Я мог бы с легкостью продемонстрировать истинность заявлений об Альентесе, но я не хочу. Understand? Я не желаю… Я же не вы, беспринципные твари, — американец произносил свою речь с лукавой улыбкой, — Мне достаточно было лицезреть молодого парня, доведенного до исступления, полагающего, что он вещь и умоляющего его трахнуть. Да, я сам его подтолкнул к позору, нашпиговав афродезиаками. Ну и что… Я вовремя остановился, вовремя понял — достаточно ему страданий. Гленорваны не добивают раненных. Это глупо… Еще раз повторю, я мог бы доказать, но не стану, из-за Альентеса я не посмею. Точнее, я не позволю себе поступить низко, потому что слишком уважаю и ценю себя.

Джордж вздохнул и растянул губы в еще более высокомерной улыбке.

— Сизиф, ты узрел свою ничтожность? — спросил он в пустоту, — Как же… Не думаю. Раз ты пошел на препарирование живой мыши, тебя вряд ли тронут мои слова. Скорее ты испугаешься потерять кресло председателя, струсишь перед всеобщим порицанием, ведь ради власти и признания ты истощил себя, измучил нервными переживаниями и склонами эмоциональных гор. Ты пер такой тяжелый камень всю жизнь, но вот загвоздка, зачем? Твой враг был так далек от борьбы за власть… Тебе стоило расслабиться, и возможно, сейчас ты бы наслаждался тем, к чему так отчаянно стремился. Дурак! Старый дурак!