Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Из кабинета вышел тип в костюме, шикарней которого не было во всей Монголии. Директор музея подобострастно хихикнул. Тип в костюме держал в руке кейс и жевал жвачку.

– Среди наших экспонатов – чучела птиц, – продолжил хранитель. – Есть выставка, посвященная нерушимой монголо-российской дружбе. Можем показать кости динозавра, рукописные свитки, бронзовые статуэтки работы Дзанабадзара {88}, которые нам удалось спрятать от русских и не дать вывезти. Но если тебе нужна информация, то ты обратился не по адресу. Прошу прощения!

Тип в костюме поравнялся с нами. Зачем-то нацепил темные очки, хотя день стоял пасмурный.

– Знаете, – вдруг обратился он к нам, – тут один человек из Даланзадгада, не помню, как зовут, составляет антологию монгольских народных сказок. Странная затея. Он надеется перевести сказки на английский и продавать туристам. В прошлом году обратился со своим предложением в государственное издательство, но ему отказали – нет бумаги. Тогда он нашел нужных людей, и появилась надежда протолкнуть книгу в следующем году.

Я поблагодарил типа в костюме. Он удалился.

– А теперь, Джаргал Чинзориг, – сказал хранитель, – не угодно ли отвалить? Обед.

Директор музея с облегчением захлопнул дверь своего кабинета.

Джаргал взглянул на часы на руке у хранителя:

– Но сейчас только половина одиннадцатого!

– Все правильно. Перерыв до трех.

Луна на утреннем небе напоминала клубок паутины.

– Эй, погодите! – Джаргал выбежал из музея и бросился через пустынную дорогу.

Тип в костюме усаживался в японский полноприводный автомобиль. Джаргал заволновался: владелец такого автомобиля наверняка очень важный человек.

– Подождите, пожалуйста!

Тип в костюме обернулся, шевельнул рукой в кармане пиджака.

– Чего тебе?

– Простите за беспокойство, господин, но не могли бы вы вспомнить фамилию человека, о котором только что говорили? Собирателя фольклора? Понимаете, это дело первостепенной важности…

Тип в костюме насторожился: подобная манера выражаться не свойственна водителям грузовиков. Тип в костюме поднес ладонь ко лбу и выронил ключи от машины. Джаргал наклонился, подобрал их и протянул владельцу. Мне остается только позаботиться, чтобы руки этих двоих соприкоснулись. Трансмигрирую. Это нелегко, как и в случае с Гангой. Сознание типа в костюме оказалось необычайно вязким, я пробивался в него, будто через стену замороженного сливочного масла.

Мне не пришлось слишком долго изучать память моего нового проводника.

– Его зовут Бодоо.

Редкие прохожие с любопытством косились на впавшего в задумчивость человека, по виду – важного чиновника. Но к моему новому проводнику быстро вернулась активность.

– А сейчас, простите, я тороплюсь. Дело не терпит отлагательств.

Ничего, потерпит. В архивах памяти нашелся портрет: лысый коротышка в очках, с бакенбардами и кустистыми усами. Скоро мы увидимся, Бодоо. И ты направишь меня к истокам моего появления на свет.

Я смотрел вслед Джаргалу – человеку, очнувшемуся от странного сна.

Нового проводника звали Пунсалмаагийн Сухэ-батор. Он был старшим агентом КГБ Монголии и с презрением относился к человеческим слабостям. Мы мчались на юг, полноприводный автомобиль вздымал клубы пыли. Сухэ-батор жевал жвачку. Трава становилась чахлее, верблюды – изможденней, воздух – суше. Дорога до Даланзадгада не отмечена указателями, но других дорог нет. Патрульные на КПП отдавали нам честь.

Сначала меня мучили угрызения совести из-за такого беспардонного использования нового проводника в личных целях, но, ознакомившись с его прошлым, я успокоился. За время службы он убил больше двадцати человек и присутствовал при пытках и истязаниях более двухсот заключенных. На службе у прежних, московских, и нынешних, петербургских, покровителей Сухэ-батор сколотил средней величины состояние, которое надежно упрятано в бронированных подвалах Женевы. В один темный уголок сознания, где должна была бы находиться совесть, не удалось проникнуть даже мне. В остальном же сознание моего проводника отличалось ясностью, четкостью, жестокостью.

С наступлением ночи я позволил Сухэ-батору остановиться, размяться и глотнуть кофе. Как славно было снова видеть звезды, огромное небесное озеро звезд. Небо над городами люди превратили в болото. Но Сухэ-батор не из тех, кто любуется звездами. В сотый раз он задавался вопросом, как его сюда занесло, и мне пришлось отвлекать его от этих мыслей. Ночь мы провели в ночлежке для дальнобойщиков. С ее владельцем Сухэ-батор говорить не пожелал, равно как и платить за постой. Я порасспрашивал про Бодоо, хранителя народного искусства в даланзадгадском музее, но о нем никто ничего не знал. Пока мой проводник спал, я совершенствовался в русском языке, с которым слегка познакомился благодаря Ганге.

На следующий день холмы превратились в каменистую равнину. Началась пустыня Гоби. Унылый пейзаж наводил на меня тоску. Второй день только лошади, облака да безымянные горы. От Сухэ-батора не было никакого толку. Обычно люди постоянно болтают сами с собой, ведут мысленные разговоры, рисуют воображаемые картинки, вспоминают анекдоты, напевают. Но только не Сухэ-батор. Такое впечатление, что я переселился в киборга.

На въезде в пыльный Даланзадгад, центр Южногобийского аймака, Сухэ-батор сбил собаку. Бесцветный город словно бы занесли в пустыню песчаные вихри невесть откуда. На голой земле так называемого парка женщины в платках продавали яйца и вяленое мясо. Центр города – несколько трех- и четырехэтажных домов, а дальше окраины. Грунтовая взлетно-посадочная полоса, обшарпанная больница, покосившийся почтамт, полуразрушенный универмаг. Кроме того, что на черном рынке яйцо динозавра идет за пятьсот долларов, а шкура снежного барса из Говь-Алтая – за двадцать тысяч, Сухэ-батор мало знал о самом южном аймаке Монголии. Еще меньше он думал о нем.

У Сухэ-батора мелькнула мысль заехать в местное полицейское управление и навести там шороху, но я направил его прямиком в музей на поиски Бодоо. Музей был закрыт. Не важно, в Монголии Сухэ-батор открывал любые двери. Внутри, так же как и в предыдущем музее, стояла гулкая тишина. Кабинет хранителя пустовал. С потолка в зале свешивалось большое чучело грифа, почему-то с табличкой «кондор». Один стеклянный глаз выпал и потерялся.

В книжном киоске сидела пожилая женщина и вязала чулок. Она ничуть не удивилась, увидев посетителя в закрытом музее. Похоже, ее уже давно ничего не удивляло.

– Мне нужен Бодоо, – заявил Сухэ-батор.

Она даже не оторвала взгляда от вязания.

– Он вчера не приходил. И сегодня не пришел. Наверное, и завтра не придет.