Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Из города верхом прискакали мужчины, с жадностью выслушали новости. О появлении Сухэ-батора все уже знали благодаря шоферскому «телеграфу». Все расселись вокруг костра, и Бальжин повторила свой рассказ. Потом началась импровизированная вечеринка. Парни демонстрировали Бальжин свое мастерство наездников. Бальжин слыла лучшим лучником в Даланзадгаде, ни с кем не была обручена, а к тому же – дочь государственного служащего. Дядина жена приготовила еще айрака, смешав свежее кобылье молоко с перебродившим. Кобылиц кормили травой таана, заготовленной прошлой осенью, чтобы айрак был вкуснее.

Стемнело. Развели костры.

– Расскажи сказку, тетушка Бальжин, – просит восьмилетняя внучка моего проводника. – Ты знаешь самые лучшие сказки на свете!

– Почему? – спрашивает сопливый мальчуган, совсем еще малыш.

– Потому что дедушка Бодоо написал книжку, дурак. А тетушка Бальжин помогала ему, ясно? Правда же, тетушка Бальжин?

– Какую книжку? – спрашивает малыш.

– Такую! Книгу сказок, дурак!

– Каких сказок?

– Таких! Вот невежда! – восклицает девочка, с гордостью вворачивая недавно выученное слово. – Тетушка Бальжин, расскажи нам про верблюда и оленя.

Бальжин улыбается. Улыбка у нее чудесная.

Давным-давно жил-был верблюд. У него были очень красивые рога, ветвистые и раскидистые, с двенадцатью отростками. И не только рога! У него был роскошный хвост – густой и блестящий, вот как ваши волосики.

(– А что такое «роскошный»? – спрашивает малыш.

– Отстань, дурак, а то тетушка Бальжин не будет рассказывать. Правда же, тетушка Бальжин?)

В те времена у оленя не было рогов. Он был совершенно лысый, с гладкой макушкой, уродливый, если правду сказать. А у коня не было хвоста. То есть был, но крошечный, совсем куцый.

И вот однажды пришел верблюд к озеру напиться. Увидел в воде свое отражение и замер от восхищения! «Какая красота! – думал верблюд. – Я – самое прекрасное животное на свете!»

И тут из леса вышел – как вы думаете, кто? – олень! Он горестно вздыхал.

– Что с тобой? – спросил верблюд. – О чем ты горюешь?

– Лесные звери пригласили меня на пир, да еще почетным гостем.

– Так это же замечательно! Ты наешься до отвала!

– Как же я пойду на пир такой некрасивый, с лысой головой? Там будет тигрица в прекрасной шубе. Там будет орлица в нарядных перьях… Ну пожалуйста, верблюд, одолжи мне свои рога. Всего на пару часов. Схожу на пир – и верну, честное слово. Сегодня вечером. В крайнем случае завтра утром.

– Ладно! – великодушно ответил верблюд. – Видок у тебя и правда так себе. Что ж, я тебя выручу. Бери мои рога.

И верблюд снял рога и отдал их оленю. Тот с гордым видом поскакал прочь.

– Эй! – крикнул верблюд ему вслед. – Смотри не запачкай мои рога ягодным соком! Или что там у твоих лесных друзей принято пить на пирах?

А оленю повстречался конь.

– Привет! – сказал конь. – Хороши рога! Где достал?

– Да, рога что надо! – ответил олень. – Верблюд дал.

«Хм, может, и мне верблюд что-нибудь даст, если попрошу хорошенько», – подумал конь.

Верблюд по-прежнему стоял на берегу озера, попивал водицу, поглядывал на луну над пустыней.

– Добрый день, дорогой верблюд! – сказал конь. – Какой у тебя замечательный хвост! Не согласишься ли поменяться со мной? Ненадолго, всего на один вечер. Ну в крайнем случае до утра. Я собираюсь навестить одну ладную молоденькую кобылку. Она так тобой восхищается! Представь, как она обрадуется, если я заявлюсь в ее загончик с твоим хвостом!

Верблюд был польщен.

– Правда? Восхищается, говоришь? Ну что ж, давай поменяемся. Только смотри не запачкай. И не потеряй. Это самый красивый хвост на свете как-никак.

С тех пор прошло много дней и лет. Олень до сих пор не вернул верблюду рога, а у коня – сами видите – на скаку развевается по ветру длинный хвост. А верблюд приходит к озеру на водопой, видит свое безобразное отражение, фыркает и от огорчения даже забывает, зачем пришел. А замечали вы, как верблюд вытягивает шею и печально глядит на далекие песчаные дюны или на горные вершины? Это он высматривает, не бегут ли олень с конем вернуть ему рога и хвост. Вот почему у верблюда всегда такой грустный вид.

Крошечные пыльные смерчи, словно кенгуру, выскакивали из-под колес джипа. Все утро по каменистой пустыне мельтешили только скорпионы и миражи.

Днем брат Бодоо остановился возле одинокой юрты. Рядом пасся верблюд, но людей не было. Как принято в Гоби, брат Бодоо вошел в юрту, приготовил себе еды и утолил жажду. Верблюд зафыркал совершенно по-человечески. В душе у брата Бодоо на миг всколыхнулось какое-то дурное предчувствие и тут же рассеялось, так что я не успел определить, чем оно вызвано. Дул сильный ветер, но вокруг стояла тишина. На пути ветра не было никаких препятствий.

Мы снова сели в джип. Вдали мелькали стада газелей, быстрых, как стайки уклеек в реке. Брат Бодоо поехал к ущелью Елын-Ам, которое еще называют Долиной грифов, и там в магазине закупил провизии и бензина, чтобы хватило до самого Баянхонгора. Оказалось, что Бодоо останавливался здесь тем же утром. Похоже, мы его нагоняли.

Высоко в небе кружили ястребы. По опушке леса брел гобийский медведь – редкое зрелище, ведь их осталось меньше сотни. Брат Бодоо улегся спать в джипе, укрывшись грудой одеял. Ночи здесь очень холодные, даже летом. Ему снились кости и дырчатые скалы.

На следующий день мы оказались среди дюн – самая длинная тянулась на восемьдесят миль, медленно пересыпалась песчинка за песчинкой. Милю за милей брат Бодоо пел песни без начала и без конца. Песчаные дюны, страна мертвых. Там и сям виднелись кости и дырчатые скалы.

Вдали, в дрожащем мареве стоял джип. Брат Бодоо подъехал к нему и заглушил мотор. На заднем сиденье джипа под импровизированным навесом кто-то спал.

– Все в порядке, друг? – обратился к спящему брат Бодоо. – Что случилось? Может, воды? Или еще чем помочь?

– Да! – Человек резко сел, открыв лицо. Он жевал жвачку. – Мне нужен твой джип. Мой сломался.

И Пунсалмаагийн Сухэ-батор дважды выстрелил из своего пистолета в моего проводника: по пуле в каждый глаз.

Никто не отзывается. Бесцветное пламя костра. Наверное, снаружи ночь. Если только есть «снаружи». Я гол, я лишен проводника. Вокруг лица всех возрастов, все обращены в одну сторону. Кто-то кашляет. Брат Бодоо. Его раны уже затянулись. Пытаюсь трансмигрировать в него, но не могу переселиться в призрак. Никогда раньше не слышал такой полной тишины. Будучи тем, что я есть, я полагал, что понимаю почти все. Оказывается, не понимаю почти ничего.

Кто-то встает и выходит из юрты сквозь полог. Так просто? Я тоже подхожу туда.

– Ты там не пройдешь, – говорит девочка, которую я сначала не заметил. Ей лет восемь, не больше, она маленькая и хрупкая, как высохшая древняя старушка.