Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Ночь отступает, в озерцо света по капле сочится заря, а тени в соснах у стойбища перешептываются с сумраком. Шаги поскрипывают на морозе. Падучая звезда рассекает небосвод.

Так что же мне теперь делать?

Цель моих поисков не изменилась, но других зацепок, кроме Бодоо, у меня нет. Нужно вернуться на юг, добраться до города Баянхонгор. Если получить доступ к музейной сети, то Бодоо можно отыскать. С тех пор как он бежал от Сухэ-батора, прошло три месяца. Я потерял время, но у бессмертных времени в избытке, это да.

Я заставил Бэбэ сказать бабушке-повитухе, что у него срочные дела в городе. Не хотелось разлучать молодого отца с новорожденной дочерью, но старуха нас охотно выпроводила. Мужчины только путаются под ногами.

Бэбэ со старшим братом проскакали по лесам, по горным ущельям, вдоль узких озер. Рыбачьи лодки, ивы, дикие гуси летят поутру то к небу, то к земле. На вершине холма стоит горный козел. От Бэбэ я узнаю про лосей, изюбрей и рысей, про архаров и волков, про ловушки на дикого кабана. Медведь ловит в реке лососей, идущих на нерест. Четкие радуги, туманное солнце. Дорог нет, но грязь подморозило, поэтому ехать легко.

Бэбэ разговаривает с братом о дочери, о том, как ее назвать. Я удивляюсь силе их кровных связей. Все мои проводники-монголы имеют одну общую черту: семья для них – юрта, в которой они находят защиту, исцеление, рождение, любовь и смерть. К этому чувству я, ведущий паразитическое существование, могу только прикоснуться через посредника, но не пережить .

Если только не… Я был движим лишь этой надеждой.

Дзулун – еще один обветшалый город. Дощатые лачуги, бетонные коробки домов. Старые грузовики ржавеют в лужах, из которых пьют собаки. Электростанция выбрасывает клубы дыма в безупречное небо. Очередной завод-призрак, из заводской трубы растут молодые деревца. У сарая из рифленых листов железа – единственного в городе ресторана – толпились люди. Бэбэ обычно заходит сюда выпить после встречи с владельцем дубильни.

– В городе иностранцы, – сообщил бородатый охотник в очереди. – Круглоглазые.

– Русские, что ли? Новые товары привезли?

– Нет, не русские.

Бэбэ вошел в ресторан, и я увидел Каспара и Шерри. Каспар тыкал вилкой в тарелку, а Шерри, с компасом в руках, разглядывала карту.

– Привет! Рад вас видеть! – выпаливаю я, не подумав.

Местные жители потрясенно глядят на Бэбэ. Они понятия не имели, что этот пастух-кочевник может говорить еще на каком-нибудь языке, кроме монгольского с оленьим акцентом.

– Привет! – отвечает Шерри, отрываясь от карты.

Каспар глядит настороженно.

– Как вам эта страна? – спрашиваю я, не в силах сдержаться.

Ну вот, теперь придется смягчить, а потом и вовсе стереть из памяти Бэбэ шок, который он пережил, заговорив на неизвестном ему языке.

– Прекрасная страна! – в один голос отвечают Каспар и Шерри.

– А еще в ней полно сюрпризов. Что ж, желаю вам приятного путешествия. Однако же настоятельно советую до наступления морозов перебраться в теплые края. Куда-нибудь на берег океана. Вьетнам в ноябре – просто сказка, особенно горы. По крайней мере, раньше так было…

Бэбэ отошел, сел за столик и, дожидаясь брата, заказал еду. Владелец ресторана кормит цатанов в кредит, а расплачиваются они олениной. Я взял улан-баторскую газету трехнедельной давности. Бэбэ грамоте не обучен, письменности у цатанов нет, да и в племени нет школ. Новостей в газете почти не было, в основном лакировка действительности, да еще запоздалый репортаж о торжествах по случаю национального праздника. Все это совершенно не интересовало Бэбэ, который редко покидал стойбище, никогда не уезжал за пределы сомона и даже не имел такого желания.

На странице некрологов я заметил заголовок: «Двойная потеря для монгольской культуры».

Бодоо погиб.

Меня охватило отчаяние. Я успел забыть, каково это.

Из заметки выяснилось, что Бодоо и его брат скончались в одну и ту же неделю, якобы от сердечного приступа. Благодаря Сухэ-батору я знал, что это излюбленное монгольским КГБ объяснение гибели инакомыслящих.

Мы переживаем эту трагедию тем более глубоко, что перед смертью ученый готовил к изданию труд всей своей жизни – полное собрание сказок и легенд монгольского народа. В память о великом антропологе и этнографе мы публикуем одну из сказок в его пересказе.

Надо было велеть Сухэ-батору съехать с обрыва. Проклятый мерзавец. Да и я тоже проклят.

Кто-то хлопнул Бэбэ по плечу. Мой проводник потянулся к рукояти охотничьего ножа. В стельку пьяный тип покачивался, дышал перегаром. Бэбэ поморщился.

– Какого хрена ты притворяешься, будто читаешь газету? А, олений человек? И о чем ты толковал на каком-то паршивом языке с иностранцами? Где ты вообще был, когда я боролся за демократию? Хотел бы я знать! – Зрачки расширились, веки побагровели. – Ты не умеешь читать по-русски. Ты не умеешь читать по-монгольски. Ведь не на оленьем же языке написана эта газета! Где ты был, черт подери, когда я строил коммунизм? Хотел бы я знать! Ну-ка, давай, почитай мне вслух. Давай-давай, оленья башка! Охота послушать сказку. Эй, дай еще водки! – рявкнул он

Я вернулся к исходной точке поисков. От злости я был готов вселиться в этого пропойцу и размозжить ему башку об стену, но вовремя одумался. Толку-то? И стал вслух читать сказку. Чтоб почтить память Бодоо.

Давным-давно, когда еще только зарождался бурятский народ, по южному берегу озера Байкал бродил Хоредой, молодой охотник {90}. Зима уже капля за каплей стекала с ветвей серебристых берез, и Хоредой любовался бирюзовыми горами на дальнем берегу озера.

Присев отдохнуть, охотник встревоженно заметил, что очень низко над озером с северо-востока летят девять лебедей. Они летели кольцом, в полной тишине. Хоредой испугался – колдовство! – и залез в дупло раскидистой ивы. Едва он спрятался, как лебеди коснулись земли и превратились в прекрасных дев: лица сияют, как снег, шеи длинные, руки тонкие, волосы иссиня-черные, и каждая следующая еще краше предыдущей. Девы-лебеди разделись, повесили свои одеяния на ветви той самой ивы, в которой укрылся молодой охотник, и вошли в воду. Все тело охотника налилось тяжестью – но не от страха, а от любви и желания. Он выждал, пока девы отплыли подальше от берега, выкарабкался из дупла и украл одно из платьев.

Наплававшись, девы вернулись к иве. Одна за другой они накинули на плечи белые одеяния, взмыли в воздух и, покружив над озером Байкал, пустились в обратный путь на северо-восток. Но девятая дева-лебедь, самая прекрасная, напрасно искала свое платье. Она стала кликать сестер, но те уже были далеко.

Хоредой выпрыгнул из дупла, прижав белый наряд к груди.

– Верни мне одежду, прошу тебя! – взмолилась дева. – Мне нужно улететь к сестрам.