Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

Он врезал мне в челюсть, а я влепил ему в глаз, а потом мы заработали как молот и наковальня.

Герб в потасовке тоже был не лыком шит и передохнуть мне не давал. Я бил его что есть сил, но он всегда возвращался за следующей порцией и несколько раз приложил меня так, что в башке у меня загудело.

Но мне было наплевать – я только хотел задать ему такую трепку, чтоб он помнил до последнего издыхания.

Драку мы прервали только тогда, когда ни один из нас уже был не в состоянии нанести еще хотя бы один удар. Просто лежали на полу, отдуваясь и бросая друг на друга свирепые взгляды. У Герба заплыл один глаз, я недосчитывался пары зубов, а лицо мое словно прошло через мясорубку.

Потом Герб ухмыльнулся:

– Если б я удержался на ногах еще чуть-чуть, – пропыхтел он, – я бы тебя прикончил.

А я ухмыльнулся ему в ответ.

Пожалуй, нам следовало остаться в 2450 году, там у нас были хоть какие-то шансы. Старый Дэниел Бун знал не очень много, но зато во многих отношениях был цивилизованным человеком. Несомненно, там еще были книги, и можно было бы подыскать много полезных вещей.

Мы могли бы организовать штаб по возрождению цивилизации, хотя тут расклад был не в нашу пользу. С этими солнечными пятнами дело доходит буквально до смеха: как только они перестали мельтешить по поверхности Солнца, то вроде как человечество лишилось чего-то важного – духа прежнего, несгибаемого человека, который пробивал свою дорогу сквозь столетия, стиснув кулаки и не отступая ни перед какими силами ада.

Но мы решили, что человек еще может вернуться. Мы были совершенно убеждены в том, что где-нибудь в будущем отыщем расу, которая начала повторное восхождение.

И отправились по времени вперед. Хотя назад двигаться мы не могли, но уж идти вперед нам никто помешать не мог.

Мы проскочили пятьсот лет и не нашли ничего, ни следа потомков Дэниела Буна. Может, они бросили разведение кабачков и перебрались в те места, где охота получше. Город еще стоял, но камни уже начали крошиться, и некоторые строения рухнули.

Мы перебрались еще на пять сотен лет вперед, и в этот раз из руин на нас набросилась орда дикарей, немногим более развитых, чем племена, бродившие по Европе в начале каменного века. Они вопили и размахивали своими дубинами и копьями, пока мы не разгромили их наголову.

Через две тысячи лет племя исчезло, а на его месте мы заметили какие-то фигуры, крадущиеся, пригнувшись, среди груд камня на том месте, где некогда был город. Твари эти весьма напоминали людей.

А дальше мы не нашли вообще ничего. То есть ничего, кроме скелета, напоминавшего человеческий.

И тут-то мы наконец остановились. Двигаться дальше смысла не было, да и горючее в баке самолета подходило к концу.

На месте города высились землистые груды, уже захваченные карабкающимися ввысь деревьями. С шорохом появлялись и вновь исчезали какие-то странные животные. Герб сказал, что это мутанты – он читал о мутациях в какой-то книжке.

К западу простираются бескрайние степи волнующихся под ветром трав, а холмы за рекой поросли густыми могучими лесами.

Но человек исчез. Он возник, немного пожил на Земле, а теперь вновь ушел в небытие.

Там, в 1950-м, человек думал, что все зависит от него, но все это оказалось не столь уж и серьезно – солнечные пятна отправили его на свалку. Может, именно благодаря им человек и сумел в свое время встать на задние ноги и начать править бал. Билли говорил, что солнечные пятна могут выкидывать курьезные фокусы.

Но теперь все это не имеет ровным счетом никакого значения. Человек стал очередным реликтом.

Делать нам тут почти нечего. Просто сидим и раздумываем: о Дж. Р., потирающем руки, о Билли Ларсоне, шевелящем ушами, и о том, как Джимми Лангер расхохотался в ту ночь перед дверями Датчмена.

И теперь я готов продать душу дьяволу, лишь бы войти туда вновь и сказать:

– Что за чертов мир, Луи!

И услышать его ответ:

– Чертовски верно, Майк!

Живность была невообразимая – словно вышла из-под протекающей авторучки рисовальщика комиксов, изрядно заложившего за воротник.

Одно стадо выстроилось в полукруг перед ракетой. Твари не боялись, не проявляли агрессии – просто пялились на нас, и все. Странное дело. Обычно, когда космический корабль садится на девственную планету, любопытные представители местной фауны выползают из убежищ не раньше чем через неделю.

Животные были размером чуть меньше коровы, но корова по сравнению с ними – просто воплощение грации. Для доходчивости буду называть их бычками. Тела у них были сплюснутые и бугорчатые, словно каждый когда-то с разбегу влепился в стену. Шкуры испещрены большими квадратными пятнами в пастельных тонах: на уважающей себя корове таких цветов не увидишь. Фиолетовые, розовые, оранжевые, зеленовато-желтые – короче говоря, пестрее не бывает. Такое чувство, что старушка мастерила лоскутное одеяло, а получилась шахматная доска.

Вдобавок ко всему на голове и прочих частях тела кустились странные побеги, словно бычок прятался в жиденьких зарослях, причем безуспешно. Диковатое зрелище. И чтобы мало не показалось, с этих побегов свисали фрукты и овощи, – во всяком случае, мы решили, что это фрукты и овощи.

Короче, стоим мы друг напротив друга, они смотрят на нас, а мы на них, и тут один бычок подходит и останавливается футах в шести, не больше. Постоял, посмотрел задумчиво, а потом упал и умер.

Остальные развернулись и заковыляли прочь, словно явились сюда только ради этого события и теперь могут расходиться по своим делам.

Наш ботаник Джулиан Оливер растерянно потер лысину и охнул:

– Еще одна невидаль! Ну почему было не встретить нормальных существ? Хотя бы раз в жизни, а?

– Потому что все они ненормальные, – сказал я. – Помнишь тот куст на Хамале-Пять? Полжизни как помидорная рассада высшей пробы, а вторые полжизни – как ядовитейший плющ?

– Помню, – грустно ответил Оливер.

Наш биолог Макс Вебер подошел к зверюге и осторожно потыкал ее ботинком.

– Беда в том, – сказал он, – что с хамальским помидором разбирался Джулиан. А с этой тушей разбираться мне.

– Мне тоже достанется, – возразил Оливер. – Глянь, какие у него кусты на башке.

Я поспешил вступить в разговор, чтобы дело не дошло до ссоры. Эти двое постоянно скандалят – вот уже двенадцать нормальных лет, пару сотен световых, на двадцати, если не больше, планетах. Спасибо, наслушался. Я знал, что они все равно поссорятся, но пусть лучше позже и по какому-нибудь действительно серьезному поводу.

– Хватит, – сказал я. – Через пару часов стемнеет. Надо разбить лагерь.

– А с этим что? – спросил Вебер. – Пусть валяется?

– Ну да. По-любому, их тут миллионы. Этот полежит здесь. А если куда и денется…