Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

Разумеется, он был прав. У здешних тварей не было никакого защитного механизма. Нам даже убивать их не приходилось.

– Может, мы ошибаемся, – заключил Кемпер. – Может, жизнь не такая уж ценная штука, и незачем за нее цепляться. В борьбе за выживание нет никакого смысла. Может, эти животные, умирающие по собственной воле, подобрались ближе к истине, чем мы, люди.

Так продолжалось каждую ночь: Кемпер ходил кругами, но выводов так и не сделал. Пожалуй, он беседовал сам с собой, проговаривал мысли вслух, чтобы нащупать окончательный ответ.

Потом мы выключали свет, ложились спать, и я подолгу ворочался на койке. Обдумывал слова Кемпера и понимал, что тоже топчусь на месте. Задавался вопросом, почему эти животные подходили к нам, падали и умирали без всякой на то причины. Может, смерть здесь привилегия лучших из лучших? Или все эти твари в одной и той же прекрасной форме? Есть ли основания считать, что они бессмертны?

Я задавал себе кучу вопросов, но ответов не было.

Мы продолжали работать. Вебер прикончил кого-то из подопытных животных, чтобы проверить, не повредила ли ему новая диета. В крови обнаружились следы здешних бактерий, но никаких антител – а значит, никаких болезней или неблагоприятных реакций. Кемпер продолжал исследовать бактерии. Оливер ставил всевозможные эксперименты над травой, а Парсонс сидел сложа руки.

Панкины так и не вернулись. Фуллертон с Парсонсом ходили их искать, но безуспешно.

Я работал над отчетом, и детальки пазла вставали на свои места лучше, чем можно было ожидать.

Нам начало казаться, что ситуация под контролем. Настроение было приподнятое. Мы уже решали, как распорядимся премией. Но в глубине души каждый, должно быть, думал: удастся ли нам выйти сухими из воды? Лично меня эта мысль не отпускала ни на минуту. Мне не верилось, что все пройдет гладко. Что ничего не случится.

И правильно, что не верилось.

Однажды мы зажгли фонарь и сели ужинать, но тут услышали непонятный звук. Позже до меня дошло, что мы слышали его уже какое-то время, но не обращали внимания. Сперва он был тихий и далекий, а потом нарастал, но постепенно – так что мы не встревожились. Поначалу он был похож на вздохи, словно ветерок перебирает листья невысокого деревца. Потом превратился в рокот, но отдаленный и безобидный. Я собирался сказать что-то про гром и вероятную перемену погоды, как вдруг Кемпер подпрыгнул и заорал что было мочи.

Что именно он орал, не помню. Может, и вовсе не человеческие слова. От его криков мы все взвились на ноги и сломя голову бросились к ракете, чтобы укрыться. За те несколько секунд, что понадобились, чтобы добраться до трапа, характер звука изменился. Ошибки быть не могло: это топот копыт, и он приближается к нашему лагерю.

У ракеты нас почти настигли. Трап был узкий, одновременно подняться нельзя, а гуськом – слишком долго. Я, как последний в очереди, понял, что мне ничего не светит. В голове промелькнуло штук десять планов спасения, но воплощать их в жизнь было поздно. И тут я увидел веревку, которую оставил болтаться после выгрузки зверинца. Подпрыгнул, ухватился. Я не особенный умелец лазать по канатам, но по той веревке вскарабкался как мартышка, а следом за мной Вебер, тоже не самый лучший канатолазец, но и у него неплохо вышло.

Я еще подумал: как же повезло, что я не потрудился отвязать эту веревку вопреки постоянному нытью Вебера. Хотел напомнить ему об этом, но дыхания не хватило.

Наконец мы выбрались на входную площадку. Внизу бушевал океан бычков. Если навскидку, их были миллионы. Что страшней всего, эти твари передвигались, не издавая ни звука, кроме топота копыт. Не было гневного рева: такое впечатление, что ими движет всепоглощающая слепая ярость, а это через рев не выразишь.

Они были повсюду, куда ни глянь, по всей залитой звездным сиянием равнине. Возле ракеты их поток разбился надвое. Площадку вокруг корабля они не тронули. Я предположил, что можно было остаться на земле, в пределах безопасного сектора, но в таких ситуациях предположениям грош цена.

Они топтали лагерь чуть меньше часа. Когда все закончилось, мы спустились, чтобы оценить масштабы катастрофы. Животные в клетках, стоявших рядом с ракетой, были целы и невредимы. Из всех палаток осталась одна. На столе по-прежнему горел фонарь. И все, больше ничего не уцелело. Провизию смешали с землей. Почти все оборудование исчезло или пришло в негодность. Почва по обе стороны от палатки была похожа на небрежно вспаханное поле. Хаос, да и только.

Короче говоря, у нас появились серьезные проблемы.

Наша с Кемпером палатка пережила нашествие, так что отчеты уцелели. Подопытные зверьки выжили. Вот и все, что у нас осталось: зверьки да отчеты.

– Дайте мне еще три недели, – сказал Вебер. – Всего лишь три недели, и я закончу работу.

– Нет у нас трех недель, – ответил я. – Еды не осталось.

– А в ракете?

– Это на обратный путь.

– Можем потуже затянуть пояса.

Он с мольбой посмотрел на нас, на каждого по очереди – мол, давайте затянем пояса потуже, – и добавил:

– Лично я эти три недели готов вообще ничего не есть.

– Можем питаться этими тварями, – предложил Парсонс. – Почему бы не рискнуть?

– Рано, – помотал головой Вебер. – Через три недели, когда я разберусь с анализами, этот вопрос прояснится. Может, по пути домой нам не понадобятся корабельные запасы. Забьем несколько тварей и будем питаться ими всю дорогу до Кафа.

Я посмотрел на остальных, уже зная, что́ увижу в их глазах. И сказал:

– Ну ладно. Попробуем.

– Тебе вообще все равно, – тут же встрял Студент. – У тебя диетический рацион.

Парсонс схватил его за грудки и встряхнул так, что у Фуллертона чуть глаза не выпали:

– О его рационе у нас говорить не принято. – И отпустил.

Мы выставили двойной караул (после набега от сигнализации ничего не осталось), но спать никто не мог. Слишком уж мы расстроились.

Лично меня тревожил тот факт, что бычки решили на нас напасть. На планете не было ничего, что могло бы их напугать. Никаких других животных. Никакого грома или молнии, – похоже, здесь всегда была одинаково хорошая погода. И, судя по нашим наблюдениям, вывести этих тварей из себя было попросту невозможно.

Но я твердил себе: все это произошло не просто так. К тому же они неспроста подходят к нам, падают и умирают. Чем же они руководствуются – разумом или инстинктом?

Этот вопрос тревожил меня больше всего. Той ночью я глаз не сомкнул.

На рассвете к остаткам лагеря подошел очередной бычок. Упал и умер с самым довольным видом.

Мы обошлись без завтрака. В полдень никто не стал вспоминать про обед, так что без него мы тоже обошлись.

Ближе к вечеру я полез в ракету за продуктами для ужина, но вместо них нашел пятерых панкинов. Таких упитанных панкинов я в жизни не видел. Они прогрызли упаковки с едой и сожрали все подчистую. Мешки валялись пустые. Панкины даже умудрились снять крышку с кофейной банки и сгрызли весь кофе до зернышка.