Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

С кустов на туше, как утверждалось в каракулях Оливера, удалось снять пять видов фруктов и три вида овощей.

Сдвинув бумаги в сторону, я поудобнее уселся на стуле и задумался, не пришло ли время издать ликующий крик, пусть и не самый громкий.

Вот она, многоотраслевая ферма в одном флаконе! Хлев, птичник, рыбный пруд, сад и огород – и все в теле одного-единственного животного!

Я торопливо перелистал записи и нашел то, что искал. Бычок почти целиком состоял из полезного сырья. Отходов при разделке туши было совсем немного.

Для сельскохозяйственного экономиста это серьезный аргумент. Но ни в коем случае не решающий. Что, если эти твари не годятся в пищу для людей? Что, если их нельзя вывезти с планеты? Вдруг они околеют, оказавшись за пределами родной среды обитания?

Я вспомнил, как они подходили к нам, падали и умирали. Еще одна головная боль на будущее.

Что, если они могут питаться только травой, растущей на этой планете? А коли так, можно ли вырастить эту траву где-то еще? Какая у них толерантность к разным климатическим условиям? Какие темпы воспроизводства? Похоже, что небыстрые, – в таком случае можно ли их ускорить? И сколько времени потребуется, чтобы потомство выросло до нужных размеров?

Я встал и вышел из палатки. На закате ветерок улегся, и вокруг было тихо – потому что шуметь здесь могла только диковинная живность, а мы до сих пор не слышали от нее ни звука. В небе сияли звезды – так ярко, что света хватало и без луны.

Я подошел туда, где сидели остальные, и сказал:

– Похоже, мы тут задержимся. Завтра, наверное, стоит разгрузить ракету.

Никто не ответил. В повисшем молчании чувствовались удовлетворение и даже торжество. Наконец-то мы сорвали куш! Привезем домой такое, что все остальные обзавидуются. И на сей раз получим премию и повышение – да-да, именно мы, а не кто-то другой.

Наконец Оливер нарушил тишину:

– Сегодня я ходил посмотреть на наш зверинец. Некоторые животные в неважной форме. Пара свинок и несколько крыс. – Он бросил на меня обвиняющий взгляд.

Я свирепо уставился на него в ответ:

– Что ты на меня так смотришь? Я им не нянька. Так, подкармливаю, пока они вам не понадобятся.

– Прежде чем начинать опыты, – вмешался Кемпер, почуяв ссору, – нужно раздобыть еще одну тушу.

– Давай поспорим? – предложил Вебер, но Кемпер отмахнулся.

И правильно сделал, ибо сразу после завтрака в лагерь явился еще один зверь, после чего с завидной сноровкой упал и умер. Чудеса, да и только.

Парни тут же взялись за дело, а мы с Парсонсом принялись разгружать ракету. День выдался насыщенный. Мы спустили на землю весь провиант, оставив в корабле неприкосновенный запас на обратную дорогу. Вытащили холодильник, чтобы мясо не протухло, – без него Вебер был как без рук. Выгрузили разное оборудование и кучу всякой всячины. Я был уверен, что она пролежит без дела, но, если оставить ее на борту, меня замотают: где то, а где это? Потом поставили палатки, и пошло-поехало: круглое неси, квадратное кати. Ближе к вечеру все грузы оказались под брезентом, и мы присели отдышаться.

Кемпер вернулся к своим бактериям. Вебер часами возился с животными. Оливер накопал травы и взялся ее исследовать. Парсонс же, бормоча проклятия, изучал местность.

Ему досталась самая скучная работа. Обычно экология даже наипримитивнейших планет – весьма сложная штука, и специалисту всегда есть чем заняться. Здесь же дел почти не было. Никакой борьбы за выживание. Никакого закона джунглей. Только пастбища, а на них стада скотины.

Я начал составлять отчет, понимая, что его придется переписывать снова и снова. Но мне не терпелось начать. Руки чесались сложить все воедино, хоть я с самого начала знал, что некоторые детальки пазла, как обычно, не подойдут к остальным.

Дела наладились. Иногда мне казалось, что все складывается чересчур аккуратно.

Ясное дело, не обошлось без происшествий: например, панкины прогрызли клетку и сбежали на волю. Увидев это, Вебер чуть не вышел из себя.

– Да вернутся они, – заверил его Кемпер. – Оголодают и придут. Ты и глазом моргнуть не успеешь, с их-то аппетитом.

Отчасти он был прав. Панкины и правда самые прожорливые создания во всей Галактике. Вечно голодные: что ни дашь – все сожрут. Причем им без разницы, чем их кормят. Главное, чтобы побольше. Именно из-за этой особенности метаболизма их считают бесценными подопытными животными.

Остальным же местный рацион явно шел на пользу. Плотоядные питались мясом бычков, а вегетарианцы – овощами и фруктами с кустов на шкуре. И те и другие были бодры, веселы, лоснились от сытости, и со здоровьем у них было получше, чем у контрольных особей на обычной диете. Даже приболевшие свинки с крысами поправились, набрали вес и обнаглели не хуже остальных.

– Это не просто еда, – сказал нам Кемпер. – Это лекарство. Так и вижу рекламу: «Ешьте этих тварей – будете здоровы!»

Вебер что-то пробурчал. У него и так не было чувства юмора, а теперь к тому же его что-то беспокоило. Человек основательный, он видел слишком много явлений, выходивших за пределы его понимания. Отсутствие мозга и нервной системы. Способность умирать по желанию. Множество признаков абсолютного симбиоза. Да еще и бактерии.

Думаю, бактерии произвели на него наихудшее впечатление.

Вид бактерий, как выяснилось, был лишь один. Кемпер неистово искал другие, но не находил. Оливер нашел таких же бактерий в траве, Парсонс – в воде и почве. В воздухе, как ни странно, их и вовсе не было.

Но беспокоился не только Вебер. Кемперу тоже было не по себе. Он разговорился перед отходом ко сну, примостившись на краешке койки. Хотел выговориться, пока я корпел над отчетами.

Но волновался он по совсем уж дурацкому поводу.

– Если сосредоточиться на частностях, – говорил он, – все это вполне реалистично. Существование животных можно объяснить с точки зрения симбиоза на планетарном уровне. Чрезвычайную простоту экологии – с той точки зрения, что в рамках законов логики может случиться что угодно, если хватит времени и пространства.

Можно представить, что бактерии заменили мозг и нервную систему, если считать эту планету миром, где царствуют бактерии. И даже отсутствие других видов бактерий тоже вполне объяснимо: допустим, все они слились воедино и образовали один гигантский интеллект. Тогда становится ясно, почему животные способны умирать по желанию, – ведь на самом деле это не смерть, а что-то вроде подстригания заусениц. Если это так, Фуллертон нашел свое бессмертие, хотя не в том виде, в котором искал, и толку от такого бессмертия ему не будет.

Но вот что меня тревожит, – продолжал Кемпер, наморщив физиономию. – У них, похоже, нет никакого защитного механизма. Даже если предположить, что животные – это всего лишь ширма для мира бактерий, такой механизм должен быть, хотя бы в качестве предохранителя. Все известные нам живые существа способны защитить себя или удрать от потенциальной угрозы. Они дерутся или прячутся, чтобы спасти свою шкуру.