Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

– Здесь множество вещей, которые можно нарисовать.

– Здесь нет деревьев, нет цветов, нет неба и облаков, нет людей. Здесь когда-то были растения, но теперь я в этом уже не уверен. Я больше не помню, как выглядят деревья и цветы. Они остались на Земле.

И еще на Земле остался его дом. Дом он тоже помнил смутно. На что он был похож? Как выглядели другие люди? На что похожа река?..

– Вам не нужно видеть предметы, чтобы рисовать их, – нарушил его размышления женский голос. – Вы можете фантазировать.

«Разумеется, могу, – подумал он. – Но как нарисовать одиночество? Как изобразить огорчение и заброшенность?..»

Он ничего не ответил, и она спросила:

– Значит, вам ничем не хочется заняться?

Он промолчал. Зачем утруждать себя ответом синтезированному голосу, воспроизводимому процессором, набитым базами данных комитета социального обеспечения и дешевыми брошюрами по психологии? Зачем, подумал он, они идут на такие хлопоты, чтобы как следует заботиться о нем?.. Хотя, если задуматься, пожалуй, это не так уж хлопотно, как может показаться. Космическая станция в любом случае собирала и обрабатывала научную информацию, наверняка выполняла другие задачи, о которых он не знал. И если такие станции используются также для того, чтобы убрать с перенаселенной Земли пожилых людей, эта забота стоит довольно дешево.

Он помнил, как они с Нэнси решили сделать космическую станцию своим домом. Их уговорил умный молодой человек с искренним и убедительным голосом, осторожно излагавший выгоды смены места жительства. Пожалуй, они бы так и не решились, если бы их дом не был предназначен на снос, чтобы освободить место для транспортной магистрали. После этого не имело значения, куда они отправятся или куда их отправят. «Вы покинете эту мировую крысиную гонку, – убеждал молодой человек. – Вы обретете мир и комфорт, в которых проведете оставшиеся вам годы; все будет сделано для вас. Все ваши друзья ушли, утеряно многое, что было вам дорого, – нет причин здесь оставаться. Ваш сын? Он сможет приходить в центр управления полетом и видеть вас очень часто, пожалуй, даже чаще, чем сейчас, – впрочем, он и так не приходит. Более того, вы получите все, в чем нуждаетесь. Вам не придется готовить или убирать, вся работа будет выполняться автоматами. У вас больше не будет хлопот с докторами: на борту имеется автоматическая диагностическая камера. У вас будут музыкальные записи и пленки с книгами, и еще ваши любимые телевизионные программы».

Когда человек стареет, он становится беззащитным. Он не уверен в своих правах и, даже если они есть, не имеет мужества ни постоять за них, ни осадить власть, как бы сильно он ее ни презирал. Его сила уходит, ум понемногу теряет остроту, и человек устает бороться за то, что принадлежит ему по праву.

Теперь, думал он, здесь не осталось ничего, что могло скрасить его дни, но милосердная власть (еще более ненавистная из-за своих потуг выглядеть милосердной) с едва скрываемым презрением к старику делала вид, что все в порядке.

– Хорошо, – снова раздался голос механической социальной работницы, – тогда, поскольку вы не собираетесь ничего делать, я оставлю вас сидеть здесь, у левого борта. Вы можете полюбоваться видом в иллюминаторе.

– Нет смысла смотреть в иллюминатор, – сказал он. – Там нет ничего, чем можно любоваться.

– Вы ошибаетесь. Там, снаружи, прекрасные звезды.

Сидя у левого борта, он угрюмо смотрел на прекрасные звезды.

Доставать револьвер было некогда.

Всадник в синей рубахе и синей же повязке, скрывавшей нижнюю половину лица, выехал из росшего вдоль дороги кустарника. Он преградил путь, восседая на гнедом коне, и в руке у него был шестизарядный кольт.

Джонни Гаррисон натянул вожжи, заставляя лошадей остановиться, и выжидательно уставился на незнакомца.

В кустах зашуршало, и появился второй всадник, в красной рубахе и с синим платком вместо повязки, верхом на гнедой лошади с черной гривой; по морде животного, от носа к ушам, тянулась белая полоса. Потом показался и третий, на косматой животине – здоровяк в черном сюртуке; из-под маски торчали рыжие усы.

– Это все или еще кого ждать? – спросил Гаррисон.

Кольт в руке первого всадника дернулся, из ствола вырвался дымок, над кустами раскатился гром. Шляпу с головы Гаррисона словно сдуло, она упала в дорожную пыль. Джонни вновь натянул вожжи, успокаивая взбудораженных лошадей.

– Мы тут не шутки шутим, приятель, – сказал стрелок. – Так что слушай внимательно.

– Шляпа-то совсем новая, мистер, – пожаловался Гаррисон. – Десять долларов за нее отдал.

– А неплохая лошадка за фургоном бежит, – подал голос рыжеусый. – Давай заберем ее.

Первый всадник зарычал сквозь повязку:

– Заткнись! И оставь лошадь в покое! – А Гаррисону он сказал: – У нас есть посланьице, которое ты должен передать.

– Выкладывайте, – вежливо ответил Гаррисон. – И десять долларов не забудьте.

Поняв, что убивать его не станут, он приободрился. Ведь когда поручают передать послание, гонца не убивают, верно?

– В тюрьме Сандауна держат одного омбре, – произнес всадник. – Ему там не место. Найди шерифа и передай вот что: если он не отпустит Джима Уэстмана, мы сами порядок наведем.

– Но… – заикнулся было Гаррисон.

– Он поймет, – заверил всадник. – Картинок тебе рисовать не придется.

– Ладно, разыщу шерифа первым делом, как доберусь до города, – пообещал Гаррисон. – А теперь, джентльмены, раз мы покончили с делами, как насчет поторговать? Вам не нужны горшки или сковородки? У меня есть…

Всадник в черном сюртуке, крупный и грозный на вид, подъехал ближе; его лицо побагровело от злости.

– Веселиться вздумал? Гляди, мы дырок понаделаем в твоих сковородках, будешь решетами торговать!

– Заткнись! – снова прикрикнул первый всадник.

– Да чтобы всякий вонючий торговец надо мной смеялся…

Рыжеусый поперхнулся собственными словами, закашлялся и покачнулся в седле. С холма, что торчал, будто лысая голова, над окрестными зарослями, донесся сухой треск ружейного выстрела.

Первый всадник уверенной рукой развернул коня и мгновенно вскинул шестизарядник. С вершины холма между тем снова выстрелили, и что-то мелкое прожужжало над головами мужчин и вонзилось в куст.

Гаррисон, привстав на передке фургона, одной рукой сжимал вожжи, а другой на ощупь искал свой револьвер. Рядом с фургоном прогремел сорок пятый калибр [27], и краем глаза Гаррисон заметил облачко пыли, выбитое пулей из макушки холма.