Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

– Я что-нибудь придумаю, сестренка, – шепчет она сквозь зубы.

Браим копается в моторе. Лили-Анн смотрит на машины, которые еле тащатся по бульвару. Внезапно ее взгляд задерживается на мужской фигуре, склонившейся над багажником открытого автомобиля, припаркованного поперек тротуара. Без малейшего стыда мужчина одну за другой снимает с себя одежки. Лили-Анн не отводит глаз, рассматривая жилистое тело незнакомца. Хочет достать фотоаппарат, но, пока добирается до дверцы машины, мужчина уже успевает переодеться.

Внезапно выпрямившись, он впивается лихорадочно горящим взглядом в глаза Лили-Анн.

Ч – 203

Валентин роется в багажнике открытой машины.

Хозяин бросил ее, ключи торчат в замке зажигания. За клюшками для гольфа Валентин находит костюм, белую рубашку и вязаный пуловер, всё только что из химчистки, две пары носков, боксеры из микрофибры и светлые кожаные ботинки. Отлично. Как раз то, что ему нужно. Он снимает свой поношенный свитер, футболку, джинсы и облачается в найденную в багажнике одежду. Это единственное, что пришло ему в голову, чтобы не захлебнуться болью. Перестать быть собой. Покинуть свою личность и свою жизнь, сменив кожу. Надеть костюм незнакомца и стать тем, что он угадывает о нем.

Только ботинки ему маловаты.

Ничего, он останется в кроссовках.

Смазав пальцы гелем, он приглаживает волосы, зачесывает их назад, заправляет самые длинные пряди за уши. Смотрит на свое отражение в кузове, оценивает результат. Аккуратный, ухоженный. Идеальный юноша из хорошей семьи, готовый подцепить подружку в ночном клубе.

Треск мотора внезапно привлекает его внимание. Это забарахлило такси на другой стороне бульвара. Рядом топчется фигурка, стягивая куртку на груди. Валентин замирает.

Она.

Он никогда не верил в знаки.

Но коль скоро он решил перестать быть собой…

Ч – 203

Мужчина отошел от своей новенькой открытой машины.

Лили-Анн смотрит, как он приближается, с некоторой опаской. Слишком прилизанные волосы итальянского волокиты, тонкое лицо с ямочками балованного мальчишки, ирландский свитер ручной вязки, коротковатые брюки, полосатые носки за бешеные деньги. В вертикальную полоску, не как-нибудь. У Лили-Анн на этот счет есть теория. Горизонтальные полоски говорят об оригинальности, антиконформизме, желании выделиться и привнести немного фантазии в навязанное обществом классическое обмундирование. Вертикальные же, напротив, похвала амбициям, встроенность в иерархические ценности предприятия. Это генеральная линия, поднимающаяся от пыльной подошвы к непременно мускулистой и мужественной икре.

Итак, вот он, парень, – облегающий ирландский свитер, полосатые носки, нарочно перекрученные на лодыжках, такие тонкие, что под ними угадываются волоски. Он переходит улицу, ступает на тротуар, где стоит Лили-Анн, улыбается ей – странной, чуть кривоватой улыбкой. Темные круги под глазами придают ему болезненный вид.

– Нужно новое такси? – спрашивает он хрипло.

– Нет, – лжет она. – Нужны горизонтальные полоски.

– Что?

– Ничего. Проехали.

– Вы уверены, что вас не надо подвезти? Куда вы едете?

– Проехали, говорю.

– Если учесть, что свалится на нас через несколько дней, лучше не отталкивать протянутую руку…

Решительно, этот тип ей не нравится. В его повадке есть что-то от скользкого угря. Язвительный ответ вырывается у Лили-Анн почти невольно:

– Я не проведу ни минуты оставшегося мне времени с болваном в носках в вертикальную полоску, до которого еще не доехало, что количество бабок на его банковском счету больше никому на хрен не интересно.

Он поднимает брови, искренне удивленный. Лили-Анн уже сама не знает, что говорит, она просто хочет, чтобы он ушел и оставил ее в покое.

– Что вам сделали мои носки?

– Что тебе непонятно в слове «проехали»?

– Ты сама не знаешь, от чего отказываешься…

А этот тип самоуверен.

– Да ну? Хоть одна девушка передумала после этой реплики?

Парень смеется.

– Нет, – признается он. – Но ведь никогда не знаешь, ты могла бы быть первой!

– Забудь меня.

– Ок, – тихо роняет он через несколько секунд. – Такая у меня сейчас планида.

Голос дрогнул. Он поворачивается, уходит. Лили-Анн провожает глазами его удаляющуюся спину, спрашивая себя, как такому надутому индюку удалось ее тронуть. Она вся на нервах, измотана, зачем-то нагрубила ему, а ведь они в одном и том же дерьме и он предложил ей помощь. Мы должны быть добры друг к другу, – вдруг понимает она. Если и есть еще что разделить в оставшиеся им дни, это именно доброта, упоение добротой, как броня против ужаса.

– Эй!

Парень оборачивается и смотрит на нее. Она колеблется. Он поднимает брови в немом вопросе.

– Я еду в Бретань, – говорит она.

– Мне подходит.

Он возвращается к своей машине, выруливает с тротуара, разворачивается, навлекая на себя громы и молнии от водителей вокруг, и наконец подъезжает к ним на автобусную остановку. Лили-Анн с облегчением отмечает, что у открытой машины есть заднее сиденье. Она поворачивается к Браиму.

– Поедешь с нами?

– Эти спортивные машины такие неудобные…

– Если будете хорошо себя вести, – улыбается Вертикальная Полоска, – я потом уступлю вам руль.

Лицо Браима озаряется, как у ребенка, которому пообещали мороженое.

– Договорились!

Лили-Анн забирает свой рюкзак, с трудом запихивает его в крошечный багажник спортивной машины и садится впереди с золотой рыбкой на коленях и фотоаппаратом у ног. Браим усаживается на заднем сиденье.

– Что у тебя в контейнере? – интересуется Вертикальная Полоска.

Она снимает крышку, осторожно достает мешочек для льда и поднимает на уровень его глаз.

– Лоум.

– Твой… твоя рыбка, ясно. Привет, Лоум, я Вэл. А ты… – добавляет он, подняв глаза.

– Лили.

– Лили. Это хорошо, Лили.

В его голосе звучит такая убежденность, что Лили-Анн даже не пытается понять, что он хотел этим сказать. Она поудобнее устраивается на кожаном сиденье, надеясь покинуть Париж до рассвета.

Она быстро замечает: Вэл плюет на правила дорожного движения, встраивается в малейший просвет, сворачивает на узенькие параллельные улочки, обгоняет в правом ряду, заезжая на тротуар… Таких водителей Лили-Анн обычно терпеть не может. Но в нынешней ситуации о лучшем и мечтать нельзя. Два часа спустя, когда хрустальная заря брезжит на востоке, Булонь-Бийанкур остается позади.

Ч – 202

Сара ведет машину, а Гвенаэль пишет и пишет.

Несмотря на музыку, которую сквозь треск передает радио, он почти слышит, как звенит напряжение, повисшее в салоне. Сегодня утром беды не избежать. Сара сорвется.