Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

– Серьезно, что не так с моими носками?

– Это просто… теория, – сквозь смех выговаривает она.

– Какая теория?

Она излагает в двух словах свои выкладки насчет вертикальных и горизонтальных полосок и спрашивает:

– Зачем ты украл эти шмотки?

Внезапно к ветровому стеклу прилипает белый листок.

– Вау!

От неожиданности Валентин вдруг виляет в сторону. К счастью, из-за пробок скорость не превышает десяти километров в час. Лили-Анн приподнимается и, дотянувшись через верх, берет листок.

На нем отпечатанный текст.

Ева идет, как всегда, по границе миров. Ее мира, невредимого, и мира других, уже разбитого вдребезги. Она несет на плече старый пустой рюкзак. В нем вся ее жизнь.

Ева идет, как всегда, не зная, куда направляется. Можно подумать, что она ничего не видит вокруг себя, настолько взгляд ее устремлен вперед. Это не так. Она просто смотрит на другое. Ева не видит ни дорог, ни машин, ни домов. В ее голове есть только понтон, его она и видит: бесконечно длинный деревянный понтон, плывущий в дымке небытия. Ее шаги отпечатываются на нем, как чернила на листке бумаги. А за ее спиной дерево рассыпается на тысячи щепок, разлетающихся во все стороны; ей нельзя повернуть назад, она должна идти только вперед. И глаза ее устремлены на край понтона, которого ей никогда не достичь, потому что каждый раз появляется другой край, еще дальше, пока не видный ей, скрытый за линией горизонта.

И вот Ева идет со своим вечным пустым рюкзаком, покачивающимся на плече. Она идет к краю понтона, чтобы не сгинуть.

Внезапно Ева замедляет шаг. Она чувствует осязаемое присутствие рядом, присутствие чего-то огромного, оно такое явственное, что аж воздух дрожит. Сосредоточившись, чтобы сложить свой понтон и мир других, она смотрит по сторонам. Ева находится на узкой улочке, домики здесь низкие, с садиками, окруженными изгородями, наверно, это окраина маленького городка. Да, должно быть, так и есть. Она так часто перебиралась из города в город…

Ева поворачивается на сто восемьдесят градусов, но никого не видит. Однако ей не почудилось, она это знает. Она на миг закрывает глаза. Присутствие здесь, огромное, чудесное, ясное, как восход солнца над морем. И до смерти перепуганное.

Подняв веки, она наконец видит его. Маленького черного человечка с блестящими глазами, скорчившегося под изгородью. Она делает шаг к нему, садится прямо на дорогу.

Ч – 201

Лили-Анн останавливается.

Она дошла до конца страницы, помеченной маленькой цифрой 10. Десятая страница. Значит, есть и другие, девять до и наверняка еще множество после. Заинтригованная, она высовывается наружу. Десятки листков вяло колышутся на обочине, гонимые ветром.

Лили-Анн выскакивает из машины.

– Куда ты? – кричит Валентин, вдавив педаль тормоза.

Она поднимает листки один за другим, ищет номер 11. Этот текст обращается напрямую к ней. Она идет к краю понтона, чтобы не сгинуть. В точности так чувствует себя Лили-Анн. Край ее понтона – это Лора, это Нинон, это дом ее детства.

Есть! Страница 11. Лили-Анн хватает ее и продолжает читать.

Мальчонка смотрит на Еву и дрожит. У него невероятные глаза, такие темные, что зрачок сливается с радужкой. Эти глаза видят всё. Как такое маленькое существо может так много заполнить своим присутствием?

По телу Евы разливается тепло. Она чувствует себя ответственной за него. Никто никогда не нуждался в ней прежде, и она никогда ни в ком не нуждалась. Так разве теперь, когда в кои-то веки она нужна, можно слинять? Чего Ева еще не знает, так это того, что не она ему, а он ей уже нужен.

Забыв о понтоне, Ева смотрит, смотрит на него…

Проходит целая жизнь.

Он перестал дрожать и присел в двух шагах от нее. Они не спеша узнают друг друга. И в это же время Ева идет. Есть Ева-Сидящая-Перед-Ребенком, а в ее голове есть другая, Ева-Идущая. Ребенок всё понимает, он видит это вечное движение, что живет в теле Евы. Ни слова не говоря, он встает, устремленные на нее глаза горят, как два фонаря. Он ждет. Оба они обладают терпением тех, кто искони потерян, и спешностью тех, кто страдает от боли, не осознавая этого. Она тоже встает, оправляет великоватый свитер и тихо говорит своим низким голосом: «Скажи мне, куда нам теперь идти?»

Ребенок запрокидывает голову к небу. Показывает пальцем на птицу, летящую высоко среди облаков.

Понтон снова тянется перед ней – да он никуда и не девался, – теперь он шире, и рядом с ней хватает места Ребенку. И Еве кажется, что так было всегда.

Маленькая ручонка сжимает ее ладонь, увлекая вперед.

Оглянись она теперь, Ева увидела бы, что понтон больше не рассыпается, доски за ней целы и хранят следы их шагов.

Но она не оглядывается.

Не оглядывается, потому что иначе она не была бы Евой.

Конец страницы 11.

Сглатывая ком в горле, Лили-Анн подбирает еще листок подальше, потом еще один. Этот текст – словно голос, что-то нашептывающий забытой части ее «я», погребенной под слоями повседневности, но, наверно, главной.

– Лили! – кричит Валентин. – Куда ты?

– Я сейчас!

Ничего, они продвигаются в таком темпе, что потерять их ей не грозит.

Лили-Анн следует за листками, которые ветер прибивает к ее ботинкам. Откуда они взялись? Кто их потерял? Продвигаясь по обочине, она находит всё больше листков, всё больше слов, выброшенных на ветер. Ее дыхание становится чаще по мере того, как она приближается к истоку. Прижимая к груди три десятка страниц, Лили-Анн прислушивается. Сквозь рев моторов она различает женский голос. Там, в поле! Среди стада равнодушных коров стоят двое. Одна фигурка, с короткими светлыми волосами, в трусиках и слишком широкой для хрупкого тела футболке, сердится на другую – полуголого мужчину, высокого и нескладного, который бросает перед собой один за другим белые листки. Лили-Анн подбирает их, мало-помалу приближаясь. Оба не замечают ее присутствия.

– Да прекрати же! – кричит женщина. – Гвен, прекрати немедленно, ты ведешь себя как пятилетний ребенок, это смешно!

Мужчина продолжает делать свое дело с полнейшим спокойствием, широкими жестами, словно дирижируя полем, как оркестром. Его губы шевелятся.

– … Всё равно права, – слышит Лили-Анн. – Продолжать роман за девять дней до конца света – абсурд. Лучше всё уничтожить.

Ты ведь этого хотела, разве нет? Чтобы я обратил внимание на реальных людей, а не на тех, что рождаются у меня в голове? Вот видишь, ты говоришь, что я тебя не слушаю, а я слушаю, еще как. Я бросаю это дело. Вот, нет больше романа, нечего писать, ничего больше нет, ты довольна? Теперь я весь твой…