Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

Лили улыбается, приподнимает штанину.

Черные. Однотонные. Вот так-то.

Саре и Гвенаэлю не требуется много времени, вещи они собирают за пару минут. Она держит в руках плед в крупную клетку, сумку с продуктами и какой-то упакованный предмет – Валентин не может понять, что это. Он несет только стопку листков, всё еще силясь привести их в порядок. Тот самый текст, что давеча прочла Лили, догадывается Валентин.

Они подходят к машине, и он открывает крошечный багажник, уже забитый до отказа. Достает клюшки для гольфа и хочет бросить их на обочине.

– Э-э, оставьте-ка одну, – вмешивается Сара. – Вот эту, с круглым концом.

– Зачем?

– Это отличное оружие.

– А ты крута.

– Нет, я предусмотрительна.

Черные носки, – вспоминает Валентин. С черными носками лучше не спорить. Он оставляет клюшку с круглым концом, пристраивает ее под вещами, запихивает сверху остальное. К счастью, все путешествуют налегке.

Валентин усаживается на пассажирское сиденье. Сара сидит посередине. Она тотчас просовывает голову вперед.

– Чем вы занимаетесь? Я понимаю, что сейчас это не…

Фраза повисает, недоговоренная.

– Я шофер такси, – отвечает Браим, похлопывая по рулю.

– Студентка, – представляется Лили, – и лектор на младших курсах.

– Студентка, а на каком факультете?

– На театральном. Я была в магистратуре.

Валентин делает стойку. Он-то думал, что она учится фотографии.

– На какую тему ты писала диплом? – интересуется Сара.

Лили, глубоко вдохнув, выпаливает без пауз:

– Практика китайских боевых искусств в современном западном театре.

Слышится восхищенный свист.

– И преподы дали тебе выбрать такую тему?

– Видела бы ты, какие темы у остальных…

– Значит, ты актриса.

– И да и нет. Я много играю, но предпочитаю режиссерскую работу.

– А какие боевые искусства практикуешь?

– Вин-чун, немного. Это разновидность кунг-фу. И еще тайцзицюань и цигун.

Брови Валентина ползут вверх. Черные носки, лучше не трогать, всё объясняется.

– А ты? – спрашивает Лили Сару.

– Я три года назад создала компанию с друзьями. Благодаря нашим дронам мы помогаем определить масштабы землетрясений в самых труднодоступных зонах. Особенно в горах.

– Я видел, что дронов пытались запустить через стену взрывов, – говорит Валентин.

– Да. Запуск ничего не дал.

– Это дрон ты держишь в одеяле на коленях?

– Да. А ты чем занимаешься?

Скорее, придумать себе жизнь!

Валентин чувствует себя бомбой замедленного действия, которая вот-вот взорвется. Можно на время запрятать боль в дальний уголок своего существа. Но удерживать ее там – это постоянная борьба, и она рано или поздно прорвется, выйдет наружу, разнесет его в клочья; он это знает.

– Коммерцией, – врет он. – Ничего особо интересного. А о чём ты пишешь? – меняет он тему, повернувшись к Гвену, который продолжает работать и не слушает их.

– Я сам еще не уверен. Поэтому и должен писать.

Сара закатывает глаза. Лили-Анн, Валентин и Браим от комментариев воздерживаются.

– Что ж, я, – нарушает молчание последний с широкой улыбкой, – очень рад, что я с вами! И то правда, могло быть хуже!

– Хуже, чем знать, что через девять дней мы умрем, и стоять в пробках? – смеется Валентин.

– Да. Знать, что через девять дней мы умрем, и стоять в пробках с придурками.

– И то правда.

Машина за десять минут не продвинулась и на сантиметр. Валентин слышит, как изводится на заднем сиденье Лили. Он вдруг вспоминает, что она хочет добраться до своих родных. Конечно, эта неподвижность ей невыносима. Он открывает бардачок, роется внутри, отодвигает коробки с дисками. Замирает.

– А не поднять ли нам паруса? – предлагает он.

– Я бы рад, – отзывается Браим, – но как?

– Есть идея.

Он поднимает над головой синий проблесковый маячок, найденный в бардачке, включает его в прикуриватель, вскакивает на сиденье. Звучит сирена.

– Полиция! – орет он. – Дорогу! Освободите дорогу!

Водители впереди колеблются, но через несколько секунд машины сторонятся – что непросто в такой пробке.

– В сторонку, в сторонку, – подгоняет их Валентин, размахивая маячком.

В открытой машине все давятся от смеха, но надо держать лицо перед водителями, которых они обгоняют. Лили прикрывается шарфом. Она похожа на туарега, и глаза ее смеются. Даже Гвенаэль поднимает голову от листков, наслаждаясь абсурдностью момента. Вряд ли это надолго. Через десять минут или через сто кто-нибудь выйдет из машины и наорет на них, чтобы прекратили дурить, в этом Валентин уверен. Но пока он от души забавляется.

– Я всегда об этом мечтал! – как ребенок, радуется Браим.

– Я тоже, – вполголоса признается Валентин и снова заводит: – Дорогу, дорогу!

И пока они лавируют, оставляя позади еще больший хаос, Валентин чувствует, как боль отступает, забиваясь в дальний уголок его рассудка.

Он не сомневается, что еще нахлынет волна слез.

Но позже.

Слишком поздно, надеется он.

Ч – 195

Склонившись над рукописью, Гвенаэль борется с собой, чтобы не прекратить писать. Не сейчас, когда время летит с бешеной скоростью, а конец истории еще так далеко.

Он правильно сделал, что распечатал перед отъездом первые страницы романа. Возьми он с собой ноутбук вместо бумажной версии, быстро села бы батарея, но даже не в этом дело: сегодня утром он бы разбил его одним ударом и уже не мог бы передумать. Не оставил бы шанса ангелу-хранителю со спутанными волосами и глазами цвета осени вернуть ему текст.

Вот только теперь она тоже входит в его историю. Помимо его воли Лили-Анн сливается с рассказчицей, Лу. Постепенно, страница за страницей, Лу стала Лу-Анн. И хотя он с самого начала писал обо всех персонажах в третьем лице, теперь для нее, для нее одной, напрашивается «я». Гвенаэлю приходится всё менять, возвращаться назад, зачеркивать, переписывать, испещрять тысячей чернильных шрамов кожу своего воображения.

Он переписывает несколько страниц. А потом говорит себе «стоп». Ничего не поделаешь, времени нет. Пусть будет «я» с этого места, вот и всё.

Я.

Лу-Анн.

Взрывы.

Дорога, вымощенная листками, которые кружат на ветру.

Да, вот что он должен написать.

Я иду по пустынной улице. Десятки листов бумаги кружат там и сям. Больше никакого движения. Нет, вон бежит пара, в руках чемоданы. Куда они надеются уехать?

Один лист липнет к моим ногам. Я беру его в руки. На нем несколько слов, написанных маркером. СКЛОНЯЮЩИЕСЯ ТЕНИ. ЧЕРНЫЕ СИЛУЭТЫ. Эти слова крутятся в моей голове, ищут образ, но не находят. Кто их написал?

Новый листок летит мне навстречу. Он исписан тем же отрывистым почерком. ПОМНИШЬ ЛИ ТЫ? Это ко мне обращаются? Кто обращается? Мое дыхание становится чаще, я бегу к другому листку, читаю: БУМАЖНАЯ ПТИЦА. Мелькает смутная мысль, даже не воспоминание, так, отголосок.