Михаил Савеличев - Проба на излом [litres]

Дом быта – огромное застекленное здание, больше похожее на кинотеатр, чем на сборище парикмахерских, ателье, химчисток и стирален. И народу здесь как в кино на французскую комедию. Все торопятся, спешат, занимают очереди, сидят под колпаками сушилен, вертятся перед огромными зеркалами, недовольно хмурясь от складок на сверстанном на живую нитку костюме. Всех заел быт. Меня тоже.

Странное ощущение – чувствовать себя замужней. Хотя бы понарошку. Сыграть в такую игру. Может, именно поэтому сюда прихожу? Изобразить домовитость и показать другим. А вовсе не потому, что стирки накопилось столько – рука не поднимается затеять ее дома. Как только представлю ванную, полную мыльного белья, огромную кастрюлю на плите, где белье кипит, достигая недостижимой белизны и стерильности, сразу вспоминаю про Дом быта, который виден из окна. Все когда-то приходится делать в первый раз.

А то, что в очередной раз отключили электричество, – знак. Два монтера возятся в трансформаторной будке, прохожу мимо, тащу тяжеленную сумку, высматриваю указатели.

И натыкаюсь на товарища сослуживца. Товарищ сослуживец лыбится. Смотрю на товарища сослуживца и лихорадочно вспоминаю имя, фамилию, звание. То, что встречались в недрах Спецкомитета, несомненно. Но были представлены друг другу? Память умалчивает.

Сослуживец тоже по гражданке. Похож на сантехника средней степени алкоголизма. То ли прикидывается, то ли маскируется. Поэтому не знаю, как реагировать.

– Не подскажете, где здесь стиральные машины? – жалко блею.

– Отчего не подсказать? – Товарищ сослуживец подмигивает, мол, не на задании, так зашел, перманент навести. – Очень даже подскажу. И донести помогу. Ох, и тяжелая сумка.

– Нет-нет, – цепляюсь за рукав, но куда там, сослуживец прет по коридору ледоколом.

Кто он? Как зовут? При каких обстоятельствах встречались? Лихорадочно прокачиваю информацию, пока кружим по коридорам и лестницам. Запах стирального порошка густеет, клубы пара бледнеют в холодном воздухе. Не успеваю ничего додумать, оказываемся в нужном месте. Гудят стоящие в ряд машины. Перед ними сидят на скамеечках люди. Сосредоточенно перетряхивают грязное и стираное. Первое отправляют в раззявленные пасти, второе запихивают в котомки. Чувствую себя так, когда первый раз случилось понять – чай не получается простым кипячением воды в чайнике, и нужно нечто еще, чтобы как в столовой.

– Первый раз? – понимающе говорит сослуживец. – Эх ты! Всему-то учить надо. Даже рапорты строчить на непосредственное начальство… Не умеешь ведь? – Прищуривается, словно целясь.

Пожимаю плечами.

– Не о чем, товарищ капитан.

– Это зря, – продолжает делиться служебной мудростью. – У нас ведь как? Кто успел, тот и съел. Не напишешь ты, напишут на тебя. А иначе для чего грамоте учат, так? – Щипает за бок. – Неужто товарищ майор ни разу клинья не подбивал, ну? Ну? В последнее время с этим гайки завернули, пользуйся! Если не знаешь как, заходи на чаёк, так, мол, и так, товарищ капитан Урсов… вместе обмозгуем…

Машины гудят, вибрируют, булькают. Словно дивизия больных ангиной враз решила прополоскать горло. Он тащит к свободной, что притаилась в дальнем углу.

– Самая хорошая, – объясняет. – Стирает как по маслу. Не рвет, не цепляет, носки в канализацию не спускает. Порошок есть?

– Нет, – зачем заварка, когда в чайнике и так вода?

– Не беда, видишь – вон там полки, сгоняй за коробкой, пока тут все настрою. Бельишко должно быть особо чистым, – и подмигивает.

Сил сопротивляться нет. Хочется вырвать из рук сумку, в которой по-хозяйски копается, но вместо этого поворачиваюсь, иду к полкам за порошком. И где-то на полдороге накатывает такая злость, немочь бледная испаряется без следа. Ах ты старый козел, давно в белье не копался?! Устроим тебе постирушки.

Хватаю коробку и бегом назад, чтоб застать сослуживца за… Даже не знаю за чем. Рассматриванием трусов? Обнюхиванием комбинаций? Примеркой лифчиков?

Но прокол страшнее. Такой прокол, всем проколам прокол. Потому как сослуживец держит в руках мужские сатиновые трусы.

– Ого, – говорит и смотрит. Примеривающе. Оценивает соответствие. Открывает рот, произнести скабрезное, но тут же его захлопывает, вытягивается во фрунт, трусы комкает, в кучу бросает и орет чуть ли не благим матом: – Товарищ майор! Разрешите доложить! Капитан!

– Можете быть свободным, товарищ капитан, – говорит товарищ майор Дятлов, который стоит в проходе между стиральными машинами.

Остаемся вдвоем, и в еще худшем положении, поскольку не знаю, кто явился. Медведь в обличии Дятлова или Дятлов собственной раздраженной персоной, решивший провести внезапную инспекцию житья-бытья воспытуемой. А что вообще плохо – не пойму какой вариант лучше. Оба хуже.

– Работник Спецкомитета должен быть чист и опрятен, – говорит Дятлов.

Но это ничего не значит. Ровно также мог сказать и не-Дятлов. Выдрессировали на свою голову. Лучше было научить ездить на велосипеде. Как в цирке.

– Так точно, товарищ майор, – отвечаю по уставу. Если не знаешь что делать, поступай по уставу внутренней службы.

– Много, гляжу, грязного белья накопилось, – продолжает Дятлов, что тоже никак не позволяет определить – какой именно.

– Так точно, товарищ майор, – продолжаю талдычить по уставу. – Накопилось, товарищ майор.

– Хорошо, – говорит Дятлов и на часы смотрит. – Минута на загрузку, еще минута на включение и приведение себя в порядок. Минута на выход. Через три минуты жду у входа. Время пошло, товарищ воспытуемый.

Разворачивается и идет к лестнице. Теряю драгоценные секунды, хлопая глазами.

– Что делается, а? Что творится… – сосед-алкаш Коля стоял, покачиваясь, перед газетным стендом и водил пальцем по свеженаклеенному номеру «Вечерний Братск». – Ты читала, а? Читал?

Хотелось прошмыгнуть мимо. От Коли несло так, хоть всех святых выноси. Жуткая смесь перегара, несвежего белья, немытого тела. Но хуже всего – взгляд, которым он смотрел. Словно на бутылку беленькой, которую жаждал осушить одним глотком. Так и виделось, вот берет, задирает небритый подбородок, подносит к истрескавшимся губам, разевает пасть с жуткими пеньками сгнивших зубов и опухшими, с налетом гноя деснами, и делает один, всего лишь один могучий глоток… Мочевой пузырь судорожно сжался, но не могу двинуться с места.

– Медведь-людоед, – продолжил Коля, бесцельно продолжая водить пальцем по газете, словно рисуя. – Соображаешь, а? Шатун в городе объявился, твою ж мать… – набрал полную грудь свистящего хрипа и смачно сплюнул. Студенисто-зеленым. Плевок чуть не попал на сапог.

Больше всего хочется проблеять: отпустите, дяденька, больше так не буду… Но тема медведя-людоеда интересовала. До такой же дрожи, что наводил жуткий Коля.