Михаил Савеличев - Проба на излом [litres]

– Заходи, – отступаю, приглашаю внутрь.

Лучше бы ей развернуться и поцокать вниз по лестнице. Но она ничего не чувствует и шагает через порог. Выбор сделан. Запираю дверь, облокачиваюсь спиной. Хотя даже сейчас она еще может все переиграть. Вот честное слово!

– Зачем пришла? Еще не все вынюхала? – грублю, кончено.

Она вытягивает руку, кулачок сжат, только мизинец крючком:

– Давай, – говорит.

Не понимаю. Смотрю на крохотный мизинец и совершенно дурацкая мысль: неужели эта крохотная частичка принадлежит тому, кто предал? Или ее хозяин, в свою очередь, такой же крохотный мизинчик огромного существа – многоголового, многотелого, многорукого, которое выставило мизинчик-Насю, чтобы заключить перемирие.

– Слишком много о себе мнишь, – немедленно возникает в голове насмешливый, с хрипотцой голос товарища Дятлова.

Тем временем Нася вздыхает:

– Ничего ты не знаешь, – ставит сумочку на пол, подцепляет мизинцем мизинец. – Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, а кто будет драться, тот будет кусаться.

И вдруг понимаю, что нужно делать. Вот так сразу – ясно и очевидно. Оче-видно. И от этой оче-видности пересыхает во рту. Это дважды два. Расходный материал. Из Великой Грязи вышла, в Великую Грязь и вернется.

– Пойдем, – тяну за собой. – Кое с кем познакомлю.

А потом захлопываю дверь в зал, прижимаю изо всех сил и прислушиваюсь. Оттуда доносится топот, потом удар и урчание. Ни вскрика. Белая сумочка так и стоит на полу. Сиротливо.

В ней почти ничего.

Пистолет. С полной обоймой.

Истрепанный томик Уэллса.

Борьба миров.

Разве не понятно, что они все – предатели? Кто из тех, кто использовал это тело, не был предателем? И чем заслужить какое-то иное отношение? Быть всего лишь куклой, игрушкой, с которой играли большие, серьезные дяди. Или льщу? Кукла – это то, что желаешь иметь. Игрушкой играют. Игрушку иногда ломают, но к игрушке не относятся враждебно, с отвращением, с опасливым любопытством. А ведь ясно, именно так они и относились. Как к зверю? Может, в этом ответ? Быть для них зверем? И сейчас – заверь? Которого взяли маленьким с надеждой, что зверь забудет о зверином прошлом? Очеловечится? Но зверь не умеет предавать. Умею и хочу предавать, потому что только человек может предать того, кого приручил. В той дурацкой сказке про мальчишку со звезд прирученный им Лис никогда бы не смог его предать. Укусить, цапнуть, зарычать – да, но разве это предательство? А что тогда – предательство? Существует ли определение? Много прочитано книжек про войну. В них тоже было о предательстве. О предательстве родины, о предательстве товарищей. Помочь врагу победить родину – вот предательство. Но не помогаю врагу. Даже не знаю – есть ли такой враг, который мог бы победить Советский Союз! Нет, не то. Слишком много воображаю. Предательство должно быть мелким. Бытовым. Страшным. Например, предать дружбу. Но будет ли это считаться предательством? Ведь она, Нася, предала еще раньше? Предала тогда, когда еще и не знала, не видела. Да и предала ли? Ведь это приказ. Приказ познакомиться с объектом и войти в доверие. Как в фильме «Ошибка резидента» – предал ли вражеского агента Тульева кагэбэшник, изображая из себя мелкого воришку и тем самым втеревшись к нему в доверие? Или исполнил долг перед страной? Нася исполняла долг перед страной. Страной, которая дала ей все. Учебу, кров, пищу. Точно так, как страна дала все Иванне. Ведь даже нет уверенности, что у Иванны были родители, что не из пробирки, не результат жуткого эксперимента и вообще не приплод какой-нибудь самки шакала, покрытой шерстью, которую свели. И Нася исполнила свою работу хорошо. Работала не за страх, а за совесть. Не халтурила. Стала подругой. Хотя не знаю, была ли она настоящей подругой. Других подруг не было. И не будет. Никогда. И может, зря ломаю голову – предала или нет? Гораздо проще, и честнее думать о. Вот что главное. И главное вот что доказал поступок Наси – всегда будет одиночество. Никого рядом. Поэтому это предательство даже не предательство. Это искупительная жертва. Жертвоприношение. Саможертвоприношение. Новой кровавой богине, которой никто больше не нужен. Дятлов? Нужен ли Дятлов? Что скрывать – он многое значит. Насю послал Дятлов. Нася – глаза и уши Дятлова. Он смотрит через Насю. Он слышит через Насю. Вдруг это ревность?

Что если убиваю из ревности? Из ревности к Дятлову? Жертвоприношу Медведю. Но зачем тогда спасён Медведь? Тоже из ревности? Или из предательства? Кто первым ступил на этот путь, а теперь желает, чтобы другие вели себя иначе? Разве они должны это делать? Скорее, это долг Иванны. Долг Дятлову, который по каким-то соображениям вытащил из клоаки Спецкомитета, откуда Иванну должно было смыть в один из тех отстойников, в котором собирается все дерьмо и вся моча, которую сбрасываем в унитаз. Знаю. Видели, как курсанты вскрывали один из таких отстойников, выставляли под солнечный свет зловонную жижу, которая никогда не должна была узнать, что такое вообще солнечный свет. Отброс. Какашка. Дерьмо. Чьё место – там. Но Дятлов, добренький дядя Дятлов зачем-то вытащил. Могу догадаться – зачем. Превратить в волкодава. Лучший волкодав получается из волка. А не из таксы. Конечно, лестно самоощущаться не таксой, а волкодавом. Прирученным зверем, которого науськивают, натаскивают на собственных сородичей.

А что, если все так и должно быть? Что, если Дятлов именно это ожидал? Более того – должно было это сделать? Ну, не скормить ее Медведю, вряд ли Дятлов знает о Медведе, но убить иным способом? И она – всего лишь кролик, которого запустили в клетку с бешеным волкодавом, чтобы тот впервые ощутил на клыках вкус крови. Человеческой крови. Чтобы навсегда понял свое место и не тешился иллюзией, будто место его – среди людей. Нет места ни среди людей, ни среди волков. Ни среди кроликов. Такова природа Иванны. Разве не так? Изначально не было места ни среди женщин, ни среди мужчин. Ни среди людей. Ни среди зверей. Дети патронажа – ненавижу это словосочетание. От него за версту тянет чем-то иностранным, убаюкивающим. Хотя Дятлов смеется и говорит, что это не от слова «патронаж», а от слова «патрон». Дети – патроны будущего, которыми снаряжается настоящее. Снаряжается для того, чтобы грозить будущему, чтобы будущее было послушным, вышколенным, маршировало по струнке, а если нужно, то и нападало, воевало. С кем? Странный вопрос. С другим будущем, а может и настоящим. Иванна – всего лишь один из патронов. Который заряжают в винтовку, прицеливаются и выстреливают в будущее. Например, в Медведя. Да мало ли таких Медведей предстоит еще поразить? Да, с Медведем вышла осечка, но с Насей – никакой осечки. Попадание точно в цель. В дитя патронажа, в зверя промахнулись, в человека – сразили наповал.