Антон Мухин - ЭМАС

— Этому нельзя давать ходу.

— Когда бы он говорил это только мне — возможно. Но так считают многие. Я вас, Егор, прекрасно понимаю. Кому ж хочется становиться новым Распутиным и вести за собой толпу экзальтированных особ!

— Каких особ?

— Потерявших разум от своей веры.

— А.

— Но вы недооцениваете смысл религии. Это не просто сказки. Люди привыкли строить свою жизнь по религиозным механизмам, хотя бы и не верили в самих богов. Просто потому, что их так воспитывают уже по крайней мере тысячу лет.

— И что же это за механизмы?

— Вы, Егор, даете этим людям новую жизнь. А они привыкли думать, что новую жизнь дают боги. И с этим ничего не поделаешь.

— И что мне теперь — гвоздями себя прибить? — раздраженно сказал Егор.

Пётр Ипполитович усмехнулся.

— Это дало бы кратковременный эффект, но в целом сказалось бы негативно, так как мы потеряем лидера.

— А?

— Нет, так делать не стоит. Хотя к разговору сегодняшнему нам, видимо, еще предстоит вернуться. Спокойной ночи, Егор.

Он ушел, и Хрулёв остался один. Пётр Ипполитович помогал ему, внося организационное начало, но всё же и раздражал. От него он усваивал слова иного, прежде непонятного ему мира, и хотя еще не научился пользоваться ими в совершенстве, но уже прекрасно понимал.

Впоследствии Егор часто вспоминал этот разговор, ловя на себе взгляды солдат своей армии, исполненных чем-то большим, чем отношением солдат к командиру. И, главное, его личная борьба, с которой всё начиналось, приняла теперь характер общей борьбы. Это была борьба с лицемерием сложившегося мира, мира счастья и машин, отбрасывающего всё, что не укладывалось в его рамки. Готовясь повести свою армию войной на этот мир, Егор чувствовал свое мессианство — одно из любимых слов чиновника, которое он, как ему казалось, понимал.

Ольгу, как и всякого нового человека, первым делом отвели в подземелье, дали поесть, указали, где она может лечь, и показали отхожее место. Община жила своей жизнью: люди уходили и приходили, готовили еду, кто-то спал. Хрулёва пока не было, и всем заведовал его офицер, бывший половой из трактира.

Егор появился на следующий день и сразу, еще до того, как ему сообщили про «новенькую», заприметил Ольгу. Её исстрадавшееся лицо стало еще более красивым, Хрулёв подошел и укутал ее плечи одеялом.

— Зачем ты сюда пришла?

— Меня позвали, я и пришла, — просто ответила Ольга. — Мне некуда было больше идти. Но я могу уйти.

— Нет, оставайся. Меня зовут Егором.

— А я — Ольга.

Два дня Егор ухаживал за Ольгой. После пережитого она не разговаривала, только куталась в одеяло, сидела у огня, не выпуская из рук горячую кружку чаю, который, кажется, вовсе не пила. В отличие от большинства других обитателей подземелья, пережитые страсти никак не обезобразили её. Наоборот, она казалась наполненной какой-то святости, но не страдальческой, а тихой и спокойной. Как будто в темное помещение принесли лампу, и все сразу же стали подсаживаться к ней поближе, погреться в её лучах.

Только Пётр Ипполитович, казалось, не радовался Ольге.

— Егор, — сказал как-то раз он, — нам надо с вами серьезно поговорить. Про Ольгу.

— Да, — вздохнул Хрулёв, которому скепсис чиновника не нравился всё больше. — Что вам угодно?

— Егор, Ольга не нужна нам. Она попала случайно, она — не наша. Её присутствие многих расслабляет. И вас, кстати, тоже.

— Не понимаю вас. И продолжать этот разговор не хочу.

— Егор, вы всё погубите. Вы знаете, кто она?

— Нет.

— Она ведь появилась 19 августа?

— Не помню, вероятно. И что?

— Как раз в тот день, когда был убит министр Ларов. Вот, почитайте.

Чиновник протянул Егору «Петроградский листок».

«Полицейское следствие пришло к заключению, — прочитал Хрулёв нарочно отчеркнутый карандашом абзац, — что мещанин Ковров, погибший на Чернышёвом мосту вследствие взрыва в его руках адской машины, отнюдь не был членом террористической организации и пострадал по роковому стечению обстоятельств, подняв коробку с бомбой, оставленную настоящим преступником. В связи с этим объявлена в розыск предполагаемая участница группы: девица Ольга Никонова. На вид лет около 25, среднего роста, глаза голубые, волосы светлые, платье серое…»

Егор поднял на чиновника встревоженные глаза.

— Только полиции нам не хватало, — сказал тот. — Я удивляюсь, почему они до сих пор к нам не наведались, но теперь наведаются точно.

— Отдать им Ольгу? — спросил Хрулёв так, будто кто-то хотел забрать у него любимую его вещь.

— Хуже. Отдать им всё, что вы проделали, всю вашу жизнь. Всю нашу армию. Сдать её еще до первого выстрела.

— Ольга очень хорошая. Светлая. И я, и все остальные — мы полюбили её.

Пётр Ипполитович посмотрел на Егора. Несколько секунд он взвешивал в голове риски от последствий того, что собирался сказать.

— Я вижу, что все полюбили, — сказал он. — И только потому, что верю в вас, Егор, в ваше мужество и целеустремленность, говорю вам это. Помните, вы собирались прибить себя гвоздями? И я сказал, что тот эффект, который мы получим, не компенсирует потерю вас как лидера. Но жертва нужна, Егор. Жертва, которую все любят. Чем она дороже, тем ценнее.

Егор побледнел.

— Нельзя быть мягким, Егор. Если вы оставите Ольгу, вы погубите всё.

— Что вы мне предлагаете?

— Я предлагаю позволить Ольге самой жить своей жизнью. Дайте ей вот это.

Он протянул ему позавчерашнюю газету.

Егор брезгливо поморщился и отвернулся.

Вопреки сложившейся практике, террористов судили не военным, в глухом Трубецком бастионе Петропавловской крепости, а открытым гражданским судом. Сделано это было, как вскоре выяснили газетчики, по приказу министра внутренних дел. Попытка запугать общество открытым судом и предрешенным жестоким приговором обернется только большей рекламой взглядов революционеров, писала пресса, обращая внимание на близорукость Столыпина. Но близорукими были они сами, не понимая, в какую игру играет министр.

Следствие, ввиду очевидности произошедшего, заняло лишь несколько дней, и уже на пятницу назначили заседание суда. Зал был полон репортеров не только столичных, но и иностранных газет. ПТА, Reuters и Associated Press передавали новости. Преступники отказались давать показания, но вины своей не отрицали, заявив, что действовали в соответствии с решением верховного руководства своей партии, постановившем казнить министра Ларова за его решение отдать студентов в солдаты. Улик против них и без признания было достаточно. Следствие представило копии электрограмм, которыми обменивались террористы, обсуждая подготовку к убийству и назначая встречи.

— Если полиция всё так досконально знала, почему же не предупредила? Не имеем ли мы здесь пример провокации? — воскликнул один из защитников, присяжный поверенный Алексеев.