Андрей Столяров - Аркадия

— Ничего не поделаешь. Мы не можем допустить, чтобы калебы застали нас врасплох.

— Думаете, нападут? — спрашивает Семекка.

И, несмотря на жару, зябко передергивает плечами.

— Не обязательно, но надо быть готовыми ко всему… Ничего… Семь часов — каждому как раз по одному часу… Надо непременно следить, чтобы не погас костёр. Тут работает древний инстинкт: единственное, чего калебы боятся по-настоящему — это огня.

Никто, конечно, не рад. Но ничего не поделаешь. Диму выпадает дежурить вторым, и Барат, которого, видимо, как самого ненадёжного, Раффан поставил в первую смену, уже через час безжалостно расталкивает его:

— Давай, давай!.. Нечего тут!.. Хватит дрыхнуть!..

Ночь окружает их плотью тёмной воды. Костёр, слабо потрескивая, раздвигает её всего на несколько метров. Дальше — непроницаемый мрак, где бродят шорохи, то ли реальные, то ли рождённые воображением. Дим подбрасывает на угли пару сучьев потолще и, стараясь, по совету Раффана, не смотреть на огонь, держа на коленях ружьё, щурится туда, откуда могут вынырнуть оскалённые волчьи морды.

Пока всё спокойно. Издаёт протяжный скрип какая-то одинокая птица. Что-то ухает длинно и тяжело, но, судя по размытому звуку, где-то на большом отдалении. Костёр время от времени выбрасывает вверх фонтанчики искр, и они улетают во тьму, как рассыпавшийся отчаянием зов о помощи. И Диму неожиданно приходит в голову, что их экспедиция, начатая неделю назад, это тоже своего рода зов о помощи, обращённый неизвестно к кому, неизвестно куда, в безмолвие времени и пространства. Они сами этого не осознают, но ведь это именно так. Они тоже идут в темноту и, возможно, как искры, тоже погаснут, не получив никакого ответа. И что это должен быть за ответ? Совсем запутался, думает он. Ну почему у меня вырвалось, что наш мир нисколько не лучше? Подсознание? Я ведь в действительности так не считаю. И почему Раффан сказал, что счастье — это ещё не всё? Он что, отрицает максиму Великого Бентама? И почему так резко, взорвавшись, вклинилась в разговор Сефа, будто что-то зацепило её внутри и болезненно дёрнуло?

Вопросы роятся в мозге, как мошкара, неприятно щекочут и, кажется, даже покусывают. Дим встряхивается, чтобы от них избавиться, и вдруг, непроизвольно скосив глаза, видит, что совсем недалеко от него, как бы окрашенный бронзовым жаром костра, стоит волк: морда немного опущена, пасть приоткрыта, в глазах — яркое отражение пламени.

Позже Дим не может восстановить последовательность событий. В памяти крутится калейдоскоп непрерывно меняющихся фрагментов. Кажется, он дико кричит, подскакивает и, ещё не до конца разогнувшись, палит в ту сторону из ружья. Кажется, также дико кричит, подскакивает и стреляет Барат. Кажется, стреляет Леда — методично, даже не пытаясь подняться, из положения лежа. Выстрелы сливаются в дробные очереди: бах!.. бах!.. бах!.. которые высвечивают бессмысленные осколки изображений. Мир разбит вдребезги. Невозможно понять, что происходит. Обжигает испуг: мы же так перестреляем друг друга!.. Кутерьма… звериное ворчание… горячее столкновение тел… всё перепуталось… не разобрать, где человек, где калеб… Что-то яростное, меховое сбивает его с ног. Трещит ткань куртки, когтистая лапа, соскользнув, царапает ребра. Дим бьёт в ответ ногами, локтями, упирается головой, освобождается наконец из-под остро пахнущей тяжести, обмякшей на нём, перекатывается, кое-как отползает на корточках, лоб в лоб сталкивается с Семеккой, тоже ползущей куда-то на четвереньках, лицо у неё перемазано кровью… в панике нащупывает потерянное ружьё: где оно?.. где?.. чёрт!.. чёрт!.. чёрт!.. да где же оно?.. Ружьё почему-то оказывается не справа, а слева. Дим всё-таки поднимается на ноги и в двойной-тройной вспышке выстрелов, следующих один за другим, видит, как Раффан, выхвативший из костра веники пылающих сучьев, тычет ими в морды волков, а те пятятся, рычат, припадают, уворачиваясь, к земле, но одновременно взметывается из темноты громадная четырёхлапая тень и обрушивается Раффану на спину. Они вместе валятся, образуя несообразную груду, но мгновением позже Леда, так и продолжающая лежать, стреляет, и боковой мощный удар отбрасывает калеба в сторону…

Выясняется, что пострадали они не слишком сильно. Разорваны пара курток, распороты два рюкзака, Семекки и Петера, вещи из них разбросаны и втоптаны в землю. У самой Семекки содрана на руке кожа, но это не укус, это она, упав, проехалась по каким-то твёрдым корням. Укусы обнаруживаются у Сефы и самого Дима, правда, он так и не может сказать, в какой момент он этот укус получил, а у Барата взрезана и сильно кровоточит щека — Сефа дезинфицирует рану и заклеивает её пластырем. В остальном же — синяки, царапины, ссадины, их обрабатывают йодом.

Другое дело — Раффан, у него из бедра вырван кус мяса и кошмарно разодрана правая часть горла от ключицы до подбородка. В месиве кровавых ошметков видна гортань. Никакими тряпками, никакими поспешными стягиваниями кровотечение не остановить.

По лицу Леды понятно, что это финал…

И вот теперь тело Раффана погребено под грудой веток и листьев, Сефа целится Диму прямо в живот, а Барат точно так же берёт на прицел Леду — та застывает, не дотянувшись до своего ружья.

— Вы идиоты, — говорит Барат. — Ведь ясно, что мы до Гелиоса не дойдём, сбились с пути. Единственный выход — вернуться, пока не поздно, назад.

Он ждёт.

Ему никто не отвечает.

— Соберём новую группу, пойдём ещё раз.

Снова — молчание.

— Ладно, — подождав секунд пять, говорит Барат. — Тогда кинь мне патроны, вам они всё равно ни к чему.

— Обойдёшься, — говорит Леда.

Она стоит — прямая, натянутая как струна.

— Я не шучу.

— Иди к чёрту!..

— Ребята, — дрожащим голосом говорит Семекка. — Неужели вы будете в нас стрелять?

На неё никто не обращает внимания.

Дим тоже — внутри весь как струна — прикидывает, что будет, если он прыгнет на Сефу.

Нет, не успеет.

— Последний раз говорю, — сквозь зубы произносит Барат.

Секунду они смотрят друг другу в глаза, а потом Леда пожимает плечами, отворачивается, как будто нет никакого Барата, и начинает собирать свой рюкзак, запихивает туда накидку, кружку, стягивает верхний шнурок.

— Ладно, — говорит Сефа. — Тогда — как хотите.

Она делает знак Барату, они, не отводя ружей, подхватывают свои рюкзаки и медленно, не отворачиваясь, пятятся в сторону леса.

Шаг, другой, третий — скрываются за деревьями.

Дим, уже взявший наизготовку своё ружье, на всякий случай провожает их дулом.

Затем оборачивается к Леде.

Та кривит губы:

— Как же… Патроны ему отдай…

— А если бы он в тебя выстрелил?

Дима начинает трясти. Он опирается на сосну. Воздуха не хватает.