Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма [сборник litres]

До самого отъезда из Колорадо-Спрингс Хайнлайн обновлял в бункере запасы воды и пищи и заряжал аккумуляторы. Вентиляция и освещение в убежище работали превосходно, поэтому в нем иногда ночевали гости.

И все же, несмотря на семидесятисантиметровое железобетонное перекрытие и защитный стальной кожух, хайнлайновское blast shelter вряд ли выдержало бы близкий взрыв атомной бомбы. Хайнлайн понимал это, и близость центра NORAD не давала ему покоя. Это стало еще одной причиной их отъезда из Колорадо-Спрингс. Позднее в романе «Луна – суровая госпожа» писатель с наслаждением раздолбал Шайенн в щебень «булыганами» лунных сепаратистов.

Новые хозяева дома оставили убежище в неприкосновенности. С тех пор оно уже несколько раз меняло владельцев и, по счастью, ни разу не использовалось по прямому назначению.

Впрочем, был один момент, когда эта предосторожность Хайнлайна едва не обернулась предусмотрительностью.

Осенью 1962 года в ответ на размещение американских ракет «Jupiter» в Европе и Турции СССР установил на Кубе комплексы Р-12 и Р-14. Их подлетное время к основным целям составляло почти двадцать минут, вдвое больше, чем требовалось «юпитерам», чтобы долететь до Москвы, но это было лучше, чем ничего. 15 октября, с большим запозданием, ЦРУ обнаружило советские ракеты и доложило президенту. С этого момента начался Карибский кризис.

Понятие «паритет» в голове у Джона Кеннеди и его генералов напрочь отсутствовало. Спешно собранное совещание сходу отвергло дипломатические варианты разрешения ситуации и начало прорабатывать военные. Подготовка к войне не ускользнула от внимания американцев, а выступление президента 22 октября 1962 года дополнительно подлило масла в огонь.

Кеннеди назвал базу на Кубе орудием ядерного шантажа и рассказал, какие города находятся под прицелом советских ракет. Обронив многозначительную фразу: «Любые наши дальнейшие действия будут оправданы», он обрисовал картину грядущего апокалипсиса (в сослагательном наклонении). В конце речи он заявил, что не может предугадать, «на какие затраты или жертвы придется пойти, чтобы ликвидировать этот кризис». Было сказано еще много других ободряющих слов, типа «самая большая опасность сейчас состояла бы в том, чтобы не делать ничего», «стоимость свободы всегда высока, но американцы всегда были готовы платить за нее», «наша цель состоит не в мире за счет свободы» и тому подобное. Услышав финальное: «И видит Бог, эта цель будет достигнута», нация взвыла и побежала прятаться в свои новенькие «фоллауты».

После новостей с Кубы Хайнлайн тут же переключил свой радиоприемник на волну аварийного канала «CONELRAD» и все время, пока длился кризис, не отходил от убежища, ожидая сигнала оповещения о ядерной атаке. Впечатления, которые он накопил за эти длинные выходные, были для писателя очень ценным материалом, и этот материал он намеревался использовать.

Незадолго до Карибского кризиса демобилизовавшийся из ВВС США Джеймс Мередит подал заявление о поступлении в Университет Миссисипи. Как ветеран корейской «полицейской операции», он имел право на зачисление в любой вуз вне конкурса, но ему было отказано – потому что он был чернокожим. Для Джеймса это не стало неожиданностью, его поступление было тщательно спланированной провокацией, которую проводил «Фонд юридической защиты и образования цветного населения». Немедленно последовал судебный иск к университету, колесики судебной машины закрутились, и вскоре Верховный суд США постановил зачислить Джеймса Мередита в число студентов. 20 сентября в сопровождении полицейского пристава и федерального чиновника Джеймс явился в кампус.

Однако у входа его встретила толпа протестующих и лично губернатор штата, который выставил студента за дверь. Президент США издал указ с требованием допустить Джеймса на территорию университета и 30.09.1962 года прислал батальон военной полиции, предупредив, что в случае осложнений он пришлет войска. Под охраной федеральных маршалов Джеймс Мередит вошел на территорию университета. Во время прямого эфира этого события в кампусе университета и близлежащем городке вспыхнул бунт. Кеннеди объявил военное положение и ввел войска. Мятеж длился 14 часов, шестеро полицейских были ранены, потери гражданских составили два человека убитыми, около четырехсот ранеными и более двухсот арестованными.

Случай с Джеймсом был не единичным и, вообще-то, не самым впечатляющим. Борьба против сегрегации после Второй мировой войны усилилась, и подобные стычки происходили регулярно. Правозащитники довольно быстро выработали успешную тактику действий и использовали ее во всех проблемных сферах: отправляли группы добровольцев, которые демонстративно нарушали дискриминационные законы или обычаи штата, ненасильственным образом добивались эскалации конфликта и хайпа в СМИ, затем появлялись юристы и переводили дело в юридическую плоскость, после чего оспаривали местный закон на федеральном уровне. Законотворческая автономность штатов в США позволила южанам напринимать массу законов, направленных на ущемление прав чернокожего и цветного населения, и теперь чернокожие активисты последовательно выжигали все точки сопротивления.

Все эти события, естественно, не могли ускользнуть от внимания Хайнлайна. Десегрегацию он мог только приветствовать, она означала восстановление справедливости, которую Боб понимал как равные права для всех. Но вряд ли он как-то поддерживал левацкие группировки типа «Студенческого координационного комитета ненасильственных действий», потому что не любил ни левых, ни радикалов. Негритянские активисты не могли не прибегать к радикальным действиям – иначе на их требования просто бы не обратили внимания, но Боб этот нюанс стойко игнорировал. Не могли вызвать его симпатии и такие группировки, как «Нация ислама», запятнавшая себя в годы Второй мировой войны политикой уклонения от призыва в армию, а затем провозгласившая негров отдельной богоизбранной нацией. Наиболее радикальные члены «Нации ислама» позднее решили изгнать с территории южных штатов белое население и создать там Республику Новая Африка, попутно стребовав с США миллиарды в качестве репараций за рабство, сегрегацию и прочие прегрешения. Но это было позже, а пока, в начале 60-х, черные расисты только собирались в стаи и начинали организовываться. Время «Черных пантер» еще не пришло. Но уже звучали голоса о льготах, квотах, и появлялись требования «позитивной дискриминации». А вот этого Хайнлайн на дух не переносил – он был за равенство возможностей и против преференций для избранных.

Здесь надо отметить, что в расхожих формулах пропаганды тех лет равенство возможностей неявным образом связывали с равенством способностей: «негр – такой же, как белый, только другого цвета, поэтому заслуживает того же самого». На этом основании было выстроено все здание американской толерантности (и я подозреваю, что попытка вколотить в него поправку от BLM «но некоторые животные равнее» рано или поздно обрушит это здание ко всем чертям). И все же это была всего лишь аксиома, принятая на веру, – чего Хайнлайн не мог не заметить. И если вы до сих пор полагали, что Боб пинал только пуританских священных коров, то вы сильно заблуждались.