Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма [сборник litres]

Этот черновик был озаглавлен «Grand Slam» – «Большой шлем», термин спортивный и карточный. В бридже он означает выигрыш всех взяток партнерами, в спорте – полный успех. В буквальном переводе с английского Grand Slam – «большой бабах» (откуда недалеко до «большого траха», что и обыгрывается во второй главе романа).

Название не сказать чтобы оригинальное – так называлась, например, комедия 1933 года с Полом Лукасом и Салли Блэйн. Речь в ней шла как раз об игре в бридж, и это редкое исключение. «Большой шлем» чаще всего обыгрывается в названиях в смысле «сорвать куш» или «большое ограбление» и тому подобное.

Что касается истории, задуманной Хайнлайном, то название, как всегда, заключало в себе множество смыслов. Это не только Большой Бабах, перевернувший мир вверх дном, или Звонкая Пощечина расовым предрассудкам, но и Все Взятки В Одни Руки, которые получают в финале игры партнеры Хью и Барбара. На руках у них оказываются и дети, и котята, и убежище в горах, и целый мир, который им предстоит построить заново, – идеальный выигрыш. Все критики романа, как один, недовольны его концовкой, потому что рояли в ней так и выпрыгивают из кустов, но именно таким и должен был стать финал по исходному замыслу автора – настоящим Большим шлемом, где каждому воздается по заслугам. Потому что роман вовсе не о постапокалипсисе или расовой инверсии – у него есть более глубокая центральная тема, на которую нанизано все повествование. Но об этом чуть позже.

Возвращаясь к началу написания романа, я должен сказать, что Билл Паттерсон, безусловно, вправе вести хронологию от трех листочков, датированных январем 1963 года, но я предполагаю, что Хайнлайн начал обдумывать идеи и собирать информацию задолго до того, как в папке, помеченной названием «GRAND SLAM», появились первые заметки. Еще во время строительства и оборудования убежища, в письме от 16.11.1961, он спрашивал у Лертона Блассингейма, как можно сбить толстое бревно – пулями «дум-дум»? ракетой из базуки? Он много консультировался со своим литагентом по поводу оружия и боеприпасов, которыми следует запастись, и этот интерес несколько превышал чисто утилитарную потребность выбора между «спрингфилдом» и «М-1». Я думаю, что уже тогда Хайнлайн обкатывал идею ядерного апокалипсиса, скачка во времени и последующей робинзонады. Возможно, по этой причине в 1963-м, когда он сел писать роман, его первая часть, к тому времени максимально проработанная и не раз обдуманная, сходу легла на бумагу, а вот вторая часть истории, где говорится о мире рабства и расовой инверсии, оказалась относительно сырой и содержащей ряд фатальных ошибок.

Четкая разделительная линия между историей об атомной бомбардировке и описанием мира будущего, впрочем, может объясняться и по-другому – такие линии и раньше были в романах Хайнлайна, они отмечали места, предназначенные для сериальной нарезки в журнальных публикациях. На этих линиях всегда немного менялся слог и интонации повествования. Все же Хайнлайн слишком увлекался сериальностью и, по-видимому, рассматривал такие части максимально автономно друг от друга, что сказывалось на цельности всего произведения. Но помимо этих чисто технических издержек, мне кажется, есть ощутимая разница в качестве текста до и после десятой главы.

Причины тут могут быть самые разные – творческий кризис, психологический дискомфорт, проблемы со здоровьем… Примерно в этот период Хайнлайн впервые ощутил тревожные звоночки: его фантастическая работоспособность как будто покинула его, он больше не мог подолгу сосредотачиваться на одной теме, он словно начал погружаться в тот вязкий, душный туман, которого боялся больше всего на свете. В этот туман ушел его отец, когда ему было на год меньше, чем сейчас было Роберту, и прожил он в этом состоянии почти четверть века. Хайнлайн опасался, что его ждет та же участь. По счастью, доктор не нашел серьезных проблем и просто выписал ему допинг – синтетический тестостерон metandren, и писатель как будто вернулся в норму – как раз чтобы сесть и написать роман. Неприятный нюанс заключается в том, что Хайнлайн садился писать свои тексты только тогда, когда полностью их продумал. Metandren, возможно, совершил чудо, вернув ему энергию, но, возможно, воспользоваться допингом следовало раньше, задолго до того, как пришло время садиться за машинку. И тогда, кто знает, может быть, вторая часть не выглядела бы тягостным дополнением к первой. Это только гипотеза, на самом деле здоровье могло быть совершенно ни при чем и писателя просто покинуло вдохновение в самый неподходящий момент.

Как бы то ни было, Боб управился с текстом за обычный срок, чуть больше трех недель, 25 дней. Черновой вариант «Шлема» был довольно толстым, 503 страницы, 126 тысяч слов, почти вдвое больше стандартных 70 тысяч.

В какой-то момент роман сменил название. Место «Большого шлема» занял «Фригольд Фарнхэма». Фригольд – форма феодального владения землей, при которой владетель мог свободно ею распоряжаться, наследовать ее, отрезать наделы и тому подобное. Правда, корень «фри» здесь скорее означает не «свободное», а всего лишь «неограниченное», поскольку в обмен на владение землей фригольдер должен либо платить ренту, либо обременять себя какими-то иными обязанностями. С этой точки зрения перевод названия «Farnham’s Freehold» на русский как «Свободное владение Фарнхэма» содержит некоторые ложные коннотации. Не говоря уже о том, что слово «фригольд» вполне употребляется в русском как исторический или юридический термин.

Новое название более четко определяло тематику романа, которую автор видел в изучении понятия «свобода». Точно так же как в «Звездном десанте» писатель последовательно, по нарастающей рассматривал проблему насилия и морали, в новом романе Хайнлайн последовательно рассматривает различные формы и проявления свободы и не-свободы. Цивильные рамки семейных обязанностей, отношения хозяина и слуги, хозяина и гостя, отношения в рамках партнерства в игре и прочие «мягкие» формы исследуются в самых первых главах романа. Здесь мы видим разные вариации свободы и добровольного самоограничения, продиктованного внутренними убеждениями или внешними обстоятельствами. Во время кризиса им на смену приходят жесткие рамки физического выживания, в которых свобода и необходимость входят в клинч, на смену демократии приходит диктатура, а добровольное самоограничение сменяется подневольным. А по завершении робинзонады Хайнлайн бросает своих героев в самую последнюю крайность, в отношения «хозяин – раб», где раскрывает весь спектр ограничений свободы в поляризованном обществе, от привилегированной верхушки до самой крайней формы рабского подчинения с полным расчеловечиванием.