Роберт Маккаммон - Лебединая песнь

Но это длилось лишь мгновение — неожиданно он убрал глаза в складки плоти, и все его лицо изменилось. Нос сплющился, рот исчез, на середине лба появился черный глаз, а на щеке замигал зеленый. Над подбородком раскрылся акулий рот и показал многочисленные маленькие желтые клыки.

— Не надо портить мою вечеринку, сволочь! — произнес этот рот.

Сверкнул металлический осколок — Хэлланд замахнулся им над головой. Кинжал метнулся к Сестре, как мщение.

Но сумка послужила ей щитом, и лезвие, пробив кожу, застряло в замороженной индейке. Хэлланд другой рукой дотянулся до горла женщины. Но в следующий момент она сделала то, что почерпнула из своего опыта уличных сражений, омерзительных драк без правил: она замахнулась стеклянным кольцом и ударила одним из его выступов прямо в черный глаз посреди лба Хэлланда.

Из его разинутой пасти исторгся такой жуткий вопль, словно с кошки сдирают шкуру, и голова дернулась так быстро, что все еще горевший выступ кольца обломился, пронзив роговицу, как кол Одиссея — глаз циклопа. Хэлланд бешено колотил воздух кинжалом. Другой его глаз провалился в глазницу и растворился в теле.

— Беги! — закричала Сестра в сторону Арти Виско и вслед за ним бросилась к двери.

Арти нащупал засов и выскочил из дома, едва не вышибив дверь. Ветер сбил его, повалил на колени. Он заскользил, все еще таща за собой мешок со щепками, вниз по ступенькам на обледенелую дорогу.

Сестра кинулась к нему и тоже не устояла на ногах. Она запихнула стеклянное кольцо поглубже в сумку и покатилась на животе, будто на санках. Арти — за ней.

Вслед им несся бешеный крик, разрываемый порывами ветра:

— Я найду тебя! Я найду тебя, гадина! Ты не сможешь убежать!

Она оглянулась и увидела через завесу бури, что Хэлланд пытается вытащить из глаза осколок стекла. Неожиданно земля ушла у него из-под ног, и он упал на крыльцо.

— Я найду тебя! — пообещал он, изо всех сил стараясь подняться. — Ты не сможешь…

Рев штормового ветра заглушил его голос, и Сестра поняла, что еще быстрее заскользила по холму, покрытому льдом цвета чая.

Прямо перед ней замаячила обледенелая машина. Не было никакой возможности разминуться. Сестра съежилась и нырнула под автомобиль, по дороге разорвав обо что-то шубу, а затем заскользила дальше, не в силах остановиться. Оглянувшись, она увидела, что Арти крутится на льду, как блюдце, но его путь пролег рядом с машиной.

Они спускались с холма, точно двое саней, неслись по улице между мертвыми и разрушенными домами. Ветер гнал их вперед, мокрый снег жалил лица.

«Мы найдем убежище еще где-нибудь, — подумала Сестра. — Может быть, в другом доме. У нас много еды. Есть дрова, чтобы разжечь огонь».

Правда, не было ни спичек, ни зажигалки, но раз уж они спаслись, то, конечно, найдут способ получить искру.

И еще у нее было кольцо. Некто, называвший себя Дойлом Хэлландом, сказал правду: кольцо несло надежду, и Сестра готова была сделать все, чтобы эта надежда не исчезла. Никогда. Однако в кольце было и что-то большее. Что-то особенное. Что-то, по словам Бет Фелпс, магическое. Но какова цель этой магии — она пока не могла понять.

Они собирались выжить — и уносились по льду все дальше и дальше, прочь от чудовища в облачении священника. «Я найду тебя!» Ей все еще слышался его голос. «Я найду тебя!» И она боялась, что когда-нибудь так или иначе это может случиться.

Путники скатились к подножию холма, миновав множество брошенных машин, и скользили еще около сорока ярдов, пока не врезались в бордюр. На этом их дорога закончилась. Но путешествие только начиналось.

Время шло.

Течение дней Джош оценивал по количеству пустых банок, сваленных там, где, по его представлениям, раньше находился туалет. Этот угол они со Сван использовали как уборную и бросали туда пустые жестянки. Они придерживались нормы: в один день съедали банку овощей, а на следующий — банку консервированного колбасного фарша. Джош исчислял ход времени с помощью своего кишечника. Он работал как часы. Горка пустых банок давала ему обоснованную оценку для календаря: Джош вычислил, что к настоящему моменту они пробыли в подвале уже от девятнадцати до двадцати трех дней. Значит, было между пятым и тринадцатым августа. Конечно, точно неизвестно, сколько суток минуло, пока они достаточно пришли в себя, чтобы организовать размеренный ход жизни, но Джош полагал, что никак не больше семнадцати, а в целом это означало, что истек примерно месяц.

Он нашел в грязи упаковку батареек для фонарика, и на этот счет они были спокойны. При свете лампы выяснилось, что они уже истратили половину своих запасов. Пора было начинать копать. Когда Джош взял лопату и мотыгу, то услышал суслика, который жизнерадостно шуршал среди брошенных консервных банок. Маленький зверек пировал на объедках, которых оставалось немного. Он вылизывал банки так чисто, что в них можно было смотреться, однако этого-то Джошу вовсе и не хотелось.

Сван дремала, спокойно дыша в темноте. Она много спала, и Джош решил, что это хорошо. Она сберегала энергию, подобно зверьку, впавшему в зимнюю спячку. Но когда Джош будил ее, она тут же просыпалась, сосредоточенная и настороженная. Он спал в нескольких шагах от нее, и его удивляло, насколько чутко он прислушивался к ее дыханию; обычно оно было глубоким и медленным, но иногда становилось быстрым и неспокойным, вызванным обрывками воспоминаний или плохими снами. Когда оно звучало так, то Джош, очнувшись от тревожного забытья, часто слышал, как Сван звала маму, и ее лицо искажалось от ужаса, будто что-то преследовало ее через пустыню кошмара.

У них имелось много времени для разговоров. Она рассказывала ему о матери и «дядях», о том, как ей нравилось ухаживать за своими садиками. Джош спросил ее об отце, она сказала, что он был рок-музыкантом, но больше ничего не добавила.

Она поинтересовалась, каково это — быть великаном, и он ответил, что если бы получал четверть доллара каждый раз, когда стукался головой о притолоку, то давно стал бы богачом. Кроме того, трудно найти одежду достаточно большого размера — Джош предпочел умолчать, что ремень становится ему маловат, — а ботинки приходится шить специально, на заказ.

— Подозреваю, — сказал он, — что это накладно — быть великаном. А в остальном я такой же, как и любой другой человек.

Вспоминая Рози и мальчиков, Джош очень старался, чтобы его голос не дрожал. Спокойно он мог говорить о людях, которых знал только по фотографиям. Он рассказал Сван, как когда-то был футболистом и его признали «Лучшим игроком» в трех матчах.

— Борьба была не таким уж плохим способом заработать, — сказал он ей.

Во всяком случае, это были честные деньги, и для такого громадного человека, как он, это являлось одним из лучших законных способов заработка. Мир был слишком мал для великанов. Дверные проемы сооружали непомерно низкими, мебель была чересчур хрупкой, и не было такого матраса, который бы не трещал и не скрипел, когда Джош ложился спать.