Карин Тидбек - Аматка [ЛП]

Улла пожала плечами.

— Если это их как-то отвлечет…

Тора с Идой покинули стол без единого слова.

— Что-то творится с хорошей бумагой, — сказала Нина. — То же самое и в клинике. Мы получаем все меньше и меньше хорошей бумаги, поэтому вынуждены вещи типа расписаний и процедур просто зазубривать. Нам даже пришлось начать использовать микобумагу для медицинских записей.

— Но это не сработает.

— Нет. Мы должны привлечь еще людей только для того, чтобы перепечатывать записи, прежде чем для старых наступит дата утилизации.

Ваня бросила взгляд на Нину.

— Но почему? Думаешь, она кончается?

— Они говорят, что хорошая бумага требуется для чего-то другого.

— А вы не думали спросить их, почему? — сказала Улла.

Нина пренебрежительно махнула рукой.

— Я уверена, что они скажут нам, если это важно. А пока нам, наверное, не следует этого обсуждать.

— Но это же хорошая бумага, с ней все нормально. Это же не микобумага, — сказала Ваня. — Мы можем обсуждать хорошую бумагу сколько угодно.

— И все же, — сказала Нина.

— Мы все знаем, что рано или поздно что-то случится, — сказала Улла. — У нас заканчивается хорошая бумага.

— Я не дура, — оборвала ее Нина. — Я просто не пойму, что вас заставляет об этом говорить.

Сквозь потолок доносились высокие голоса девочек: «Кровать! Стул! Шкаф! Лампа!» Нина обняла рукой Ваню за плечи. Ваня внезапно остро ощутила ее аромат: сладкий, пряный, и таящий под собой намек на нечто, чего Ване не удалось выразить. Сквозь ткань рубашки проникало тепло Нининой руки.

— Слышите, как славно у них выходит? Все у нас будет хорошо, — сказала Нина. — А теперь хватит на этом заостряться.

Обоих — и Ивара, и Нину — сильно физически тянуло к детям. Родительская рука все время или лежала у Торы с Идой на плече, или обнимала их за талию, или ерошила пальцами им волосы. В ответ девочки спрыгивали с колен, на которые их сажали, выскальзывали из-под руки и уклонялись от пальцев; вместо этого они льнули друг к другу. Язык их тел говорил в совершенный унисон. Перед сном они пожелали спокойной ночи и побежали вверх по лестнице, прежде чем родители успели ответить.

— Каждый раз, когда они нас навещают, кажется, будто они забыли, кто мы, — сказала Нина, когда звук шагов стих. — Но со временем они оттаивают.

По мнению комитета, слишком близкие отношения родителей с детьми не вели к добру. Они обязаны были поддерживать общение раз в неделю, чтобы удовлетворить эмоциональные потребности, которые, к сожалению, все еще преследовали многих и могли, если их полностью игнорировать, без нужды вызвать неврозы. Но слишком крепкая связь делала детей зависимыми и менее склонными к солидарности с коммуной.

В интернате Ваня всегда мечтала о выходных, когда Ларс встанет в дверях общей спальни, а она выйдет — но не слишком торопливо — к нему, возьмет его за мозолистую руку, и он посмотрит на нее сверху вниз глазами, на которые набегают слезы, и скажет: « ну вот и ты ». Однажды он опустился на колени и обнял ее. Тогда Учитель Элин вывел его в коридор и долго с ним разговаривал. После того случая Ларс просто брал ее за руку.

Седьмодни отводились для благотворных развлечений с семьей и друзьями, и у большинства горожан был выходной день. Родители могли проводить время со своим потомством, если хотели. Любой желающий мог сходить в один из развлекательных центров чтобы поиграть в игры, попеть вместе песен и насладиться восхитительным седьмоденным обедом.

Ваня отклонила приглашение Нины с Иваром присоединяться, сказав, что подойдет позже. В любом случае ей туда нужно только к вечеру. Она сунула книгу в карман анорака, чтобы было чем оправдаться по приходу в центр, и вышла из дома без особой цели на уме.

В окне библиотеки горел свет, и дверь была не заперта. Внутри с термосом и стопкой книг сидел за своим столом библиотекарь.

— Сегодня Седьмодень, — сказал он, не поднимая глаз.

— Извините, — ответила Ваня. — Я ухожу.

Она сделала паузу. Поза библиотекаря выглядела как-то странно: одновременно ссутулившаяся и напряженная. Когда Ваня никуда не ушла, он поднял глаза — они воспалились и припухли, на щеках остались белые потеки соли. Он прочистил горло, попытался улыбнуться и хрипло заговорил:

— Вы брали «О Теплице 3», кажется. Понравилось вам?

Ваня кивнула.

Библиотекарь потер глаза, всхлипнул и встал.

— Думаю, лучше найти вам что-нибудь еще, раз уж вы здесь.

Ваня проследовала за ним в секцию поэзии. Библиотекарь провел пальцем по полке. Между книгами зияли зазоры, которых Ваня раньше не замечала. Она оглядела комнату. На некоторых стеллажах пустовали целые секции. Библиотекарь протянул Ване небольшой томик с вытисненной на обложке надписью «О Теплице 7».

— Спасибо, — сказала Ваня. — Последние дни люди много брали на дом? — добавила она и махнула книжкой на полки вокруг.

Библиотекарь снова прочистил горло.

— Нет. — Он подошел к своему столу, взял самую верхнюю книгу и пролистал не глядя. — Это я их отбраковываю. — Он положил книгу на место, снял очки и прикрыл руками глаза.

Ваня тихонько стояла у стеллажа со стихами. Было неприлично вмешиваться в личные дела других людей. Но то, что он сидел в одиночестве в библиотеке в Седьмодень, и по его лицу текли слезы… Библиотекарь глубоко вздохнул и шмыгнул носом.

— С вами все в порядке? — наконец спросила Ваня.

Библиотекарь судорожно вздохнул.

— Я занимаюсь отбраковкой. — Это прозвучало как всхлип.

Он несколько раз вдохнул-выдохнул, порылся в одном из карманов, вытащил скомканный носовой платок и вытер лицо и бороду. Затем высморкался и снова надел очки.

— Я занимаюсь отбраковкой. — На этот раз его голос прозвучал ровно; его выдавали только слезы на глазах. — Комитет приказал мне удалить отсюда половину книг, — продолжил он. — Все, что не… существенно… подлежит уничтожению и переработке. Потому что комитету потребовалась хорошая бумага.

— Зачем? — нахмурилась Ваня.

— Не знаю! — Библиотекарь махнул рукой в сторону стеллажей. — Эти книги исчезнут навсегда, чтобы комитет обзавелся… бланками или особенной бумагой, чтобы они вытирали ей свои жирные задницы. — Он судорожно вздохнул. — А я должен решать, какие из них уничтожить. И их не восстановят, понимаете? Они никогда не вернутся назад. Никогда. — По его щекам снова потекли слезы. — Все, что просто… бесполезное развлечение. Все то, что живет только для того, чтобы вам стало хорошо. Ему придется уйти.

— Это ужасно, — откликнулась Ваня, и по всему ее телу прошел легкий шок оттого, что она сказала вслух такое.

Библиотекарь остановился и хлопнул себя по лбу.

— Ох, что я болтаю? Я ничего этим не хотел сказать. Вы же это понимаете, правда? Что я ничего под этим в виду не имел. Конечно, комитет решил во благо коммуны. Вы же знаете, верно? Я просто расстроился. Давайте оставим все как есть? Я не имел в виду того, что сказал. Ладно?