СССР 2061 - СССР-2061. Том 9

Холодный воздух мешался с теплым, бешеный ветер в свете фонарей закручивал дождь причудливыми спиралями, гнал его то горизонтально, то даже снизу вверх, а однажды картечью хлестнул по колонне реактора – и по их спинам – короткий заряд града. Они играли в четыре руки уже крещендо, но остаточного тепла накапливалось все больше, и вопрос конца был лишь вопросом времени. Рано или поздно повышение температуры вырубит управляющие контуры, сборки расплавятся за долю секунды и стекшийся в опасную геометрию кориум полыхнет невидимой вспышкой самопроизвольной цепной реакции. И как лопнет небо над поселком они уже не увидят. Но пока надо было держать купол – наверняка не все успели добраться до укрытий и наверняка часть убежищ утратила герметичность после толчка…

Огромная фигура в тяжелом скафандре отшвырнула их в сторону, и, дернув за рукоятку принудительного сброса защиты, убила реактор.

Возвращаться в реальность было непросто. Михаил медленно огляделся – на площадке горели фонари, суетились люди. Аварийный генератор торчал между умершими эмиттерами и от него тянули во все стороны кабели. Дождь и ветер прекратились моментально, будто их выключили – да так оно и было. Только звезды пока закрывала слабая дымка конденсата.

Аварийщик поднял щиток шлема. Михаил знал его, но сейчас не вспомнил бы имя и под угрозой расстрела.

— Много схватил, Сергеич?

— Не считал. — Хрипло отозвался Михаил.

— Отойдите, оба. Гамма фонит сильно, вам хватит уже на сегодня.

Михаил послушно отошел на несколько метров по раскисшей земле. Навстречу ему шагнул Лешка.

— Пап, что?.. Все?..

— Все, — отозвался он и тогда Лешка ткнулся в него лицом, крепко прижавшись. А у Михаила руки висели плетьми и не было сил ни обнять сына, ни – что было грамотнее – оттолкнуть.

— Отойди, Лешка, — все же сказал он. — Я же излучаю. Наведенная активность… Но тот лишь прижался сильнее, невнятно проговорив:

— Плевать… И вдруг отшатнулся сам, согнулся и его вытошнило.

Михаил придерживал сына, мучительно морщась от его рвотных спазмов, но потом планету наклонили и они вдвоем повалились в холодную грязь. В глазах стремительно темнело. «Сетчатка», отстраненно подумал он. Сознание ускользало, куда-то делся из его рук Лешка, закачались под спиной носилки, звеняще гудел впереди мотор «черепахи». Высоко-высоко над головой кто-то с жестким и властным голосом рубил в ком:

— Челнок к экстренному старту. Из центральной – радио на Фобос, задержать грузовик. Знаю, что американский. Форс-мажор, гарантирую оплату. Пусть отстреливают груз и считают оверсан к Земле… А кто-то подальше, тихий и неразборчивый, шелестел на грани слышимости:

— Безнадежно… Может, хоть мальчика успеем…

«Да уж, подумал он, падая в темноту, мальчика успейте, будьте любезны…»

В реанимацию не пускают посетителей. Будь ты самый близкий или совершенно посторонний, приперся просто так или по вопросу жизни и смерти – за отъехавшей створкой тамбура тебя встретит непробиваемо-доброжелательный медбрат и… Короче, ты не пройдешь. Эту традицию, с упорством достойным лучшего применения, поддерживают все клиники страны. А ведь первое, что ему захотелось, когда стало хоть чего-то хотеться – это увидеть своих. Да, увидеть – глаза сумели спасти. Но на вежливые просьбы следовали ласковые увещевания, на жесткие требования – рациональные доводы, а когда он начинал скандалить – в капельницу добавляли снадобье, от которого мир становился розовым и дремотным. Он привык к капельницам, к канюлям в обеих подключичках, к постоянным щелчкам инъектора. К мерзкому ежедневному гемодиализу, к тому, что печень ломит от гигантских доз, не вводимого даже, а будто под давлением закачиваемого радиофага. Он привык к операциям – их было четыре. После четвертой костный мозг смирился, прижился и начал работать. Когда лечащий убедился в этом, был организован торжественный переезд на общую терапию – правда, в отдельную палату. Над головой плыли потолочные панели, шелестели шаги двух сестер, ненужно придерживавших штативы капельниц, когда кровать выехала из лифта двумя этажами ниже, бившее в огромные окна солнце ударило по глазам и он подумал: «Земля»…

— Ну какой уж вам космос, голубчик… — врач «косил» под земского доктора: Чехов, Булгаков, округлость фигуры, бородка, даже допотопные очки вместо коррекции.

— Какие реакторы?.. Мы вас, извините, с самого дна Гадеса вытянули. Или, если угодно, из райских врат в момент закрытия створок. Будьте уж добры, нашу работу уважать. Вам теперь южнее Питера показываться не стоит, да и тут лучше на солнышко не выходить, пока во всяком случае… Вот подлечим вас сейчас – и в санаторий на лето, в Карелию. И вы, и супруга ваша, и детишки…

— Где они? — голос был не его.

Афтозные язвы, из-за которых его приходилось вначале кормить через зонд, слава богу прошли, но язык пока еще не очень слушался.

— А здесь. — отозвался доктор. — с утра дожидаются. Пустим, конечно. У нас строго: на общий режим перевели – пожалуйте посетители, а раньше – ни-ни. — Он предостерегающе вскинул ладонь, — только сразу скажу: первый раз недолго. Да не огорчайтесь, теперь самое дурное позади…

Зоя не совладала с лицом, задрожали губы, расширились и намокли глаза, сломала лоб жалобная складка.

— Миша… Мишенька…

А он и сам знал, что не красавец. Не Ален Делон, скажем прямо. Хорошо еще не видны руки в стерильных «варежках» – невозможность даже нос почесать жутко отравляла жизнь. Что поделать – сожженные нейтронами ткани восстанавливаются очень медленно, будто, раз испытав такой ужас, предпочитают небытие возможности его повторения. По миллиметру в сутки прорастают с жутким зудом нервы, слой за слоем, аппликацией стволовых клеток, образуются новые мышцы и кожа… Неважно, главное целы глаза. Главное жив.

— Жив, Зоюшка, остальное пустяки… Эй, наследник, ты как?

Наследник послушно вышагнул из-за мамы. Одноразовый стерильный комбинезон нежной зеленью удачно гармонировал с цветом его лица. Отощал еще больше, полукружья под глазами…

— Не очень выглядишь, сын… Лешка шмыгнул носом.

— Ты уж молчал бы, пап…

— Знаешь, — почти спокойно проговорила Зоя, — на Большом карьере тогда три десятка работяг собрались, со второй обогатительной, почти вся смена. С женами, с детьми. Шашлыки там, дни рождения у кого-то. Если бы… Никто бы не добежал. Когда они про тебя узнали… В общем теперь у нас будет сколько угодно азота, кислорода и рудного концентрата.

— И челюсти наши никогда не будут праздными… — отозвался Михаил древней полузабытой цитатой.

— Зоя Ивановна, — позвал в полуотъехавшую створку доктор, — на секундочку, если позволите… И они с Лешкой остались вдвоем.