Федор Метлицкий - Остров гуннов

Я был поражен: это же вылитый Шекспир! Вот откуда он взял самый дух всемирной трагедии.

Хор вторил из самых глубин всемогущего рока, от которого не спасется никто.

– О, горе богоборцу Прометею,

не давшему программы вразумительной,

что Зевсову затмит и род людской спасет!

Слава богу, в первом эписодии Прометей разорвал «зловещие цепи», вышел из преисподней. Дождался «бесславного и страшного паденья» его мучителя Зевса, и мир узнал, «как непохоже рабство на владычество». Разогнал «холопов» в уродливых масках, похожих на «новых гуннов», и вернулся к людям, которым ранее поведал восходы звезд и скрытый путь закатов, премудрость чисел и сложенье букв, чтобы видели их глаза и слышали уши, перестали быть тенями снов. И построил дивный зеленый полис с солнечными домами.

Но беспамятные люди пренебрегли благодеяниями Прометея, разрушили полис и предались вакханалии отъема друг у друга переданных им богатств. Хор воплотился в грозный рок, напоминающий о возмездии вулкана Колоссео, сокрушившего наше прежнее обиталище.

– О горе на весь род людской,

предавший Прометея!

Мы, дети неразумные, забыли,

кто нам благо дал.

Сверхъестественная сила мирового порядка, установленная раз и навсегда богами, поколебалась.

Страдания титана в трагедии просто декламировались, без внутреннего обоснования (может быть, забытого нами). Меня не испугали те наивные зверства, тем более, не осталось почвы для такого варварства. Мир уже ушел от кровавой мясорубки, и теперь все решается гораздо тоньше и изощреннее. Но личность могучего атлета, не боящегося панически, в отличие от меня, физического воздействия бандита с молнией в руке вместо бейсбольной биты, поразила меня. Этот вопль о приходе героя шел еще из древности! Две тысячи лет назад, то есть почти всегда, человечество брало себе идеалом такого несгибаемого диссидента! Может быть, это и есть подлинное в истории человечества – постоянное возрождение Прометея, чью печень вечно клюет стервятник?

Не было слов, насколько мы были благодарны Аспазии.

Вся труппа осталась помогать нам в восстановлении экополиса. Мы с Аспазией снова оказались вдвоем в моем холодном энергосберегающем домике.

Я впервые не удержался, на ее плече вылил все горе от гибели моего замысла. Я плакал, чувствуя безнадежно далекую цель моего дела в равнодушной среде, не понимающей своего блага, если оно не под носом. Если она думала, что я Прометей, то сильно ошибалась. Она гладила мою голову.

Я не был уверен, захочет ли она еще раз увидеть, как у нас говорят, «плачущего большевика».

Из экополиса уходили те, у кого сгорели дома, не верящие, что прокормятся нашим делом, разочарованные и сломленные неудачами, даже не сдав дела со всеми заделами и завалами, ибо никто из них уже не думал об ответственности за дело. Население, занятое собой где-то в глухих углах, не откликнулось.

Среди разрушений кое-что удалось спасти. Академия Ильдики не сгорела, потому что была в стороне.

Оставшаяся кучка наших сторонников упорно продолжала разгребать порушенное и отстраивать усадьбу святого Прокла.

В середине летнего сезона снова почернело небо и пошел снег, стало необычно холодно, что уже не очень испугало насельников Острова. На пятачке бледного лета планеты, на который медленно надвигалось что-то – оледенение? продолжались все те же споры о священных ценностях, как будто никто не выходил из золотого шара бессмертия.

– Гляньте, наступает белый холод!

– Ну и что? Всичко от Божественного Пня!

По всему миру жизнь цепляется за свое, привычное, и никакая катастрофа планеты не может изменить ее привычек, а – только сломать. Богатый будет держаться за свои дворцы и яхты, бедный – завидовать и ненавидеть, власть – цепляться за свои кресла. Человеческое никогда не сдастся, в утробном стремлении к выживанию, и ужасе перед тем, что пытается менять его. Оно не может превзойти пределы привычек, свой местечковый антропоцентрический кругозор. Человек не в состоянии прыгнуть выше человеческого. Хотя его высшие пределы – расположение к ближнему, любовь к семье, благоговение перед жизнью все более размываются в тоске по неведомому простору.

Осталось только понять, где тот путь, что ведет в новый мир. На земле, где происходит какой-то необратимый природный сдвиг.

Но разве может одиночка указать этот путь? Сколько их, внесших свой вклад в обновление цивилизации! Вспышек великих озарений, очистивших заскорузлые мозги от предрассудков цивилизации. А душевное состояние мира все то же, как в древние времена. Только еще хуже.

Над городом нависло огромное круглое дно космического аппарата. Город ослепило, и все выскочили на улицу.

Вскоре сверху прояснился диск с отпечатанными на его дне электронными схемами.

Я узнал новое изобретение моего века – самолет-«тарелку». Это на таком я потерпел крушение в безграничном океане, и оказался на Острове гуннов!

Лохматые гунны пали ниц, вознесли руки к небу, в мольбе пожалеть их.

Луч прожектора нашел в толпе меня. Раздался громкий металлический голос:

– Наконец, мы нашли тебя.

Я был ошарашен, стоял неподвижно.

– Тебя ждут дома.

В голосе была радость туриста, узнавшего соотечественника на чужой земле.

Трудно было что-то предпринять, все это казалось нереальным. Как это – уйти от жизни, в которую врос? Слишком поздно. Здесь теперь моя родина.

– Так вы за мной? – выдавил я. – Как вы нашли меня?

– Не думай, что забыли. Искали все время. Мы своих не сдаем.

– Как там у вас?

– Как? – засмеялись в тарелке. – Забыл? Произошла бифуркация в долгом бесплодном круговороте истории. Ты удивишься, как развилась цивилизация – все стало наукой о духе. Найдены способы долголетия, победили рак. Теперь у нас нет Европейского союза и Евразийского содружества, создали мировое правительство содружества наций.

Я ничего не понимал.

– Увы, могу улететь только со всеми.

Там помедлили.

– Мы не можем насильно изменить их судьбу. Хотя давно следим за племенами, проживающими на этом острове. Тебе надо валить отсюда.

Глазеющих все прибывало. Наконец, появились отряды «новых гуннов» с нагайками. Мне показалось, что они волокли что-то большое и длинное, похожее на сеть.

Атаман с рупором обратился вверх.

– Молим неземних в нашия гостеприимное земя!

Я сказал:

– Они не выйдут. Не хотят потревожить нашу жизнь, слишком бережно относятся к неведомой жизни на планете.

И повернулся к остолбеневшему Эдику.

– Как мне быть? Остаться?

Эдик медлил, приходя в себя.

– Не надо.

На глазах его появились слезы.