Сергей Галихин - Эра Водолея, или Каждый имеет право знать [СИ]

— Ну что же, поступил как мужчина.

— Не спорю, — согласился Костя. — Встретил я его через год. Как, говорю, жизнь? Нормально, говорит, сынишка растет. И так, как бы невзначай, расписывает мне прелести своей семейной жизни. А я слушаю и не пойму: кого он в этом убедить хочет — меня или себя?

— Хм, — улыбнулся дядя Юра. — В точку попал. Значит, я не ошибся и вечер не зря прошел.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Костя.

Дядя Юра в ответ лишь улыбнулся и, попрощавшись, пошел домой. Костя еще немного постоял на углу своего дома, пытаясь понять смысл сказанных ему на прощанье слов, но вскоре махнул рукой и вошел во двор.

«А я-то думаю, чего они все с такими довольными мордами ходят… — рассуждал Костя, стоя на кухне и наливая себе грейп-фрутовый сок. — А ларчик-то просто открывался. Обожрутся таблеток и счастливы. Чем чаще жрешь, тем дольше счастье. У нас тоже не без этого, любит народ засадить стакашек-другой. Но у нашего ухода от суровой действительности к блаженству есть хороший тормозящий фактор. Это похмелье. В общем-то, это даже как-то честнее. Хочешь сегодня искусственной радости, значит, завтра расплатишься головной болью».

Войдя в комнату, Зубков включил телевизор и начал разбирать постель. «Приготовить буженину очень просто, — объявила телеведущая. — Для этого вам понадобится один килограмм свиной вырезки, головка чеснока, одна-две луковицы, перец, соль, лавровый лист, сухая мята, поллитра уксуса или хлебного кваса».

— И это на ночь-то глядя? — сказал сам себе Зубков, повернувшись к телевизору. — Теперь понятно… То-то я смотрю, какие-то они все гладкие и упитанные.

«Вырезку нужно нашпиговать чесноком и луком, посыпать молотым перцем, натереть солью и положить в приготовленную посуду. Затем добавить лавровый лист, сухую мяту, залить уксусом или хлебным квасом и поставить мариноваться на двенадцать часов, не забывая через каждые три-четыре часа переворачивать. Затем маринованный окорок нужно поставить в горячую духовку и обжаривать до готовности, поливая выделяющимся соком».

Зубков выключил телевизор и лег в кровать. Как только его голова коснулась подушки, Морфей напустил на него свой туман, и Костя мягко провалился в сон. В этот раз ему приснилось, как он шестилетним ребенком едет на своем трехколесном велосипеде, а мама идет рядом. Дома их ждет папа с мороженым, которое он должен был купить.

Говорят, что понедельник — день тяжелый. С этим сложно не согласиться. Как много людей едут в понедельник утром на работу и не знают, зачем они туда едут. Сколько времени проходит с начала рабочего дня, прежде чем человек войдет в свой обычный трудовой ритм. В этом отношении Шваркину было проще. Он не любил выходные и поэтому даже субботу и воскресенье проводил на работе. Но когда сегодня утром ему позвонили из Министерства Службы госбезопасности и предложили приехать к десяти часам на прием к министру, Владимир Ильич, мягко говоря, растерялся и, конечно же, вспомнил, что действительно понедельник — день тяжелый. Совещания в министерстве проводятся обычно по средам раз в месяц. Если министр хочет что-то обсудить лично, то, как правило, об этом сообщается за день до встречи. Но чтобы вот так… «Вам предлагается явиться к десяти часам», — сказал адъютант министра, позвонив Шваркину без пятнадцати девять. «Яншин, старый пердун, — догадался Шваркин о причине столь неожиданного приглашения… — Не выдержал, дурак, наябедничал». Но делать было нечего. Нужно ехать к министру и с ходу давать выскочке отпор.

— Мариночка, машину к подъезду, — сказал Шваркин, нажав кнопку селектора.

— Машина ждет вас, Владимир Ильич, — ласково проворковала Мариночка.

Шваркин переоделся в мундир сотрудника госбезопасности, взял с полки фуражку и вышел из кабинета. Как только он открыл дверь, Марина встала из-за стола и сделала шаг навстречу шефу.

— Будут какие-нибудь распоряжения, Владимир Ильич?

— Да, — ответил Шваркин. — Перенеси совещание главврачей на три часа, потом позвони в лабораторию и скажи, что я не смогу присутствовать на испытаниях. Пусть начинают без меня.

— Хорошо, Владимир Ильич, — ответила секретарша.

Как только Шваркин вышел в коридор, Марина снова сняла телефонную трубку и набрала номер.

— Он выехал, — тихо сказала Марина.

Шваркин вышел из второго корпуса психиатрической больницы номер четырнадцать, огляделся и, надевая на ходу кожаные перчатки, направился к распахнутой дверце «Мерседеса». Тело-хранитель закрыл дверцу, «Мерседес» тронулся с места. Сам он сел в машину сопровождения и закрывал дверь уже на ходу.

По дороге в министерство Шваркина не покидала мысль о том, что Яншин слишком рано пошел в лобовую атаку. Тут варианта два. Или он наконец разработал технологию стерилизации, и тогда ему могут многое простить, или вариант с освобождением Зубкова дал какие-то результаты. Но это невозможно. Если бы были результаты, то он об этом узнал бы первым. «Что же произошло?» — думал Шваркин, поднимаясь по ступеням министерства на третий этаж.

В приемной министра было прохладно и тихо. Лишь легкое стрекотание от клавиатуры компьютера, по которой ловко молотила секретарша, нарушало тишину. Слева от двери, ведущей в кабинет министра, за небольшим столом сидел его адъютант, рослый подполковник. Справа, на одном из стульев, стоящих вдоль стены, сидел Яншин. Шваркин смотрел на него не более десяти секунд, но и этого было достаточно, чтобы сделать вывод.

— Полковник Шваркин, — сказал Владимир Ильич адъютанту. — Мне назначено на десять.

Адъютант прекрасно знал полковника, но устав требовал совершенно определенных действий.

— Присаживайтесь, — сказал адъютант, встав с кресла и показывая рукой на место, где можно присесть. — Вас вызовут.

Шваркин развернулся и пошел к стульям. Он не ошибся. Взгляд Яншина был полон растерянности и гнева. Было ясно, что этот вызов для него также оказался полной неожиданностью и, скорее всего, он во всем винит своего оппонента.

— Здравствуй, Павел Егорович, — сдержанно поздоровался Шваркин и протянул руку.

— Здравствуй, Владимир Ильич, — пробурчал Яншин, вставая со стула.

— И тебя к десяти?

— Как видишь.

Полковники сели и продолжили разговор полушепотом, глядя прямо перед собой.

— В чем дело, не в курсе?

— Так… — сказал Яншин, теряясь в догадках, — я думал, ты все лучше меня знаешь…

— Это зависит от того, что знаешь ты, — ответил Шваркин. — Если ты думаешь, что это я на тебя накапал, то ты сильно ошибаешься.

Полковники повернули головы и посмотрели друг на друга. Они оба были в одинаковом положении, и оба подозревали в этом участие оппонента. И, как теперь становилось понятным, оба же и ошибались.