Олег Фурашов - Последний мужчина

Запнувшись, горемыка Крэк со всего маху шлёпнулся оземь многострадальным и тщательно оберегаемым личиком. Причём высокий кивер свалился с его макушки, а каблуки-ходули автоматически отстегнулись и с лязгом отлетели прочь. Досадное происшествие разом укоротило красавчика на одну треть.

Отлёживавшийся в кустах Акакий Талалаевич был немало поражён и испуган метаморфозой, происшедшей с бедолагой-этиком. Хакер от удивления аж непроизвольно и очень широко разинул рот и икнул, приняв кувыркающийся кивер за отломившуюся голову младшего этика, а громко «отстрелившиеся» ходули — за обломки его конечностей.

Ужас трусоватого старикана многократно усилился потому, что одна из отстегнувшихся ходулей пребольно стукнула его по лбу, а «безголовый» и «безногий» Крэк, которому по всем канонам полагалось быть трупом, принялся ругаться и ползать в поисках разлетевшихся причиндалов. Сметливый Фомкин, оправившись от первоначального оцепенения, поспешил незаметно подбросить ходули из зарослей на тропинку.

Пока Крэк, непредсказуемо оказавшийся матерщинником, по степени таланта не уступающим Тверизовскому, на чём свет стоит, по-древнетаутикански поносил Бонза и Рубби, суля их в ближайшем будущем превратить в женщин, Акакий Талалаевич попробовал закрыть собственный рот, и тем самым «заткнуть пасть» разоблачающей его икоте. Слава Всевышнему, что брань младшего этика заглушала «речь утробы» хакера. И тут старик обнаружил, что он вывихнул нижнюю челюсть, и ни в какую не может свести её заодно с родимой верхней челюстью.

Так они и лежали невдалеке друг от друга: ползающий Крэк, из незакрывающейся пасти которого безостановочными пулемётными очередями вылетала площадная брань, пока он искал и пристёгивал ходули и кивер, и Фомкин с выпученными глазами и разинутым ртом, издающим ослиные чревовещательные звуки.

Покончив с «реставрацией прикида», туповатый пижон-таутиканец вторично, и теперь уж крайне осмотрительно нащупал в темноте люльку. Он трижды подёргал за трос, стараясь стянуть его, и вопросительно запрокинул физиономию, разгадывая, что же держит стальной канат вверху…

Между тем Тверизовский и Айсон орудовали на четвёртом этаже, изучая подступы к кабинету Бонза.

— И чего расшумелся этот сутяжный Балалаевич? — озабоченно буркнул боксёр, внимая ненормативной лексике, проникавшей с улицы. — Засекут же.

— Не, но какой слоган! Какой базар! Какая выразительная речёвка! И сколько экспрессии! — несмотря на напряжённость ситуации, невольно восхитился отставной олигарх. — Этот Балалаевич одно только слово «пидяи» поимел в семи падежах! И ведь скрывал, подлюка, сперматозавра рыжая, эдакий талантище! Да он любого шмокка за пояс заткнёт! Хотя супротив меня, ясен хрень, слабоват…

Эскападу Бориса Абрамовича прервал условный знак: троекратное подёргивание троса.

— Врубаю? — спросил Айсон приятеля.

— Врубай, — распорядился тот.

Мериканец включил подъёмник. Трос начал наматываться на лебёдку, и оба лазутчика протянули руки к оконному проёму, готовясь принять гениального матерщинника.

Каково же было их удивление, когда через десяток секунд в проёме «нарисовалась» физиономия Крэка. Последний опешил не меньше инопланетян. О взаимном безмерном потрясении свидетельствовали и три дружно по-акульи разинутых безразмерных рта, коим грозила травматическая участь вывиха несчастного Акакия Талалаевича.

Первым опомнился смышлёный Тверизовский. Он поднял стопор на лебёдке, и трос подъёмника со сверхмонопольной скоростью стал разматываться. «Старина Бо» не успел сказать «раз», а снизу уже донёсся унылый пессимистичный шлепок и почти синхронно последовавшие «дзыньканье» ходуль и «чпок» крепёжной резинки кивера. Затем воцарилось безмолвие.

Земляки переглянулись и синхронно выглянули наружу. Они увидели привольно раскинувшегося на травке размякшего Крэка. Из кустов выполз Фомкин и попытался стащить младшего этика с люльки, чтобы влезть в неё самому. Экс-олигарх виртуозно выругался и, энергично дирижируя руками, пассами дал знать хакеру, чтобы тот, наоборот, закрепил невезучего стилягу в люльке, ибо тело его надлежало спрятать.

Так что, в вестибюле перед кабинетом Бонза с помощью подъёмника сначала очутился Крэк, а уже за ним — Фомкин.

— Жив, — профессионально осмотрев и пропальпировав сильно ушибленного щёголя, констатировал Айсон. — Тяжёлый нокаут.

— Свяжи его, Айк, для гарантии, — дал указание Тверизовский.

Старина Айсон оттащил Крэка от окна в тесный проход между шкафами. Там он несколькими витками обмотал бедолагу тросом и для пущей надёжности придавил подъёмником, уподобив тем самым пленника капусте в бочке, которой предстояло закваситься и поспеть к брожению бражки.

Предприняв превентивные меры к неприятелю, слаженно функционирующая парочка, наконец, обратила внимание и на горемыку Фомкина.

— …О! — преодолев замешательство, проронил Тверизовский. — Чудеса в решете продолжаются. Ты чего, доходяга, решил нам свои иссохшие кишки показать? — поюродствовал он, со стула беззастенчиво заглядывая в рот пострадавшего и наполовину запустив туда свой крючковатый нос. — Н-да, небогатая пещера…Да и флора оставляет желать лучшего.

— Э-э! — промычал хакер, бледной перекошенной физиономией демонстрируя, до чего ему плохо.

— Да он того…челюсть вывихнул, — догадавшись, выразил соболезнование Айсон травмированному. — Больно?

— Э-э! — закивал тот.

— Вот я так же однажды Колифилду кэ-эк заехал справа…, — начал было вспоминать легендарный боксёр.

— Ладно, Айк, ладно, — остановил его Борис Абрамович. — Потом расскажешь…Ладно, Балалаевич, ладно, — похлопал затем травмированного земляка по плечу отставной олигарх. — Потерпи. Ща покончим с этим криминальным бизнесом и отведём тебя к врачу. Сам кумекаешь, что из нас с Айком хреновые доктора. Давай, ворвертс, взламывай суперкомп.

— Э-э! — оттолкнул его Фомкин, кривой гримасой аргументируя, как ему плохо.

— Ты не мужик, что ли? — нахмурился Борис Абрамович. — Сказано, потом! Давай, попёр на абордаж.

— Э-э! — спорил хакер.

— Айк, поправь ему челюсть, — поворачиваясь к Фомкину спиной, хитро подмигнул боксёру Тверизовский. — Дай ему слева!

Айсон скорчил сентиментальную физиономию, с какой сочувствуют безнадёжно захворавшему дедушке, которого гуманнее прикончить, нежели лечить, и напружинил бицепсы и трицепсы.

— Э-а!..Э-а! — запротестовал больной, отступая в угол.

— Айк, нафига нам сдался этот немощный? — снова заговорщицки подмигивая, сказал отставной олигарх. — Боливар не выдержит двоих. Выбрось, к едрене фене, его в окно.

Айсон скорчил милейшую физиономию, с какой хоронят сладко пахнущий труп злейшего врага, одним прыжком подскочил к Фомкину, схватил его в охапку и невесомой соломинкой взметнул над собой. Мощный замах близ оконного проёма…Ещё миг и…