Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

— Вот так, ты поняла. Откликаться на каждую мельчайшую деталь. Открываться.

Сволочь, думаю я, чувствуя, как кровь приливает к щекам, сволочь, сволочь… Видит меня насквозь и умело пользуется этим. В воспитательноруководящих целях, и никак иначе. Если я постараюсь, и все получится хорошо, он пригласит меня в кафе. Потанцует со мной — знает, как я это люблю. Проводит до дома, чмокнет в щечку на прощание. Адьку, после того как она блестяще справилась с миссией переводчика-синхрониста на переговорах с риттами, он возил на аэродром прыгать с парашютом. Очень невинно. Тонкая игра на нервах. Мне бы научиться так мастерски дергать за ниточки.

— И вот еще что. Попробуй форсировать давление. Если увидишь подходящий момент.

Я не очень понимаю его, а переспрашивать неловко. Давление? Где он увидел давление, которое можно форсировать? Я же выступаю в амплуа «девочки-соседки». На образ «авторитетного врача» из-за возраста не тяну. Это у Майора бы вышло. Я же только болтаю, распиваю чай, смотрю фотографии. Но Майору я доверяю, значит, нужно будет обдумать свои действия и учесть совет.

— Я скажу тебе еще кое-что. Ритты отобрали на свой контроль пять участников Программы. Твой Ладимир — один из них. Значит, и ты. Ходи с опаской, Еночка.

Лучше бы я этого не знала. Даже датчик диктофона меня сковывает, заставляет думать о каждом слове, каждом жесте. А учитывая, что записи будут разбирать не только наши, но и ритты. Может быть, сразу заболеть? Уйти из Программы? Повеситься? Да нет, черт побери, разве для этого меня готовили три года? Я еще стажер, да. Но у меня есть такая база знаний, которого нет у сотни профессоров! Меня хорошо выучили.

— Ты молодец, Ена. Умеешь держать удар. Закончи с Ладимиром, и я возьму тебя в свою группу. Стрессовая терапия не твой удел, хотя ты работаешь очень прилежно, — чуть морщится Майор. — У меня тебе будет интереснее.

Оказывается, у Майора есть некая своя группа. Занимающаяся чем-то иным. Неожиданно и странно.

— А… а что там нужно делать?

— Это государственная тайна, — хитро улыбается он, и вокруг глаз рассыпаются мелкие морщинки-лучики. — Но скучно не будет.

Четвертый сеанс работы с самого начала идет наперекосяк. У моего подопечного похмелье. Он сидит в инвалидном кресле у распахнутого окна, смотрит вниз. Просит принести ему чаю, потом сигарет — я и не знала, что он курит. В комнате — на этот раз мы не сидим в кухне — пахнет перегаром, несвежей одеждой, лекарствами. Я предлагаю ему убраться — по углам стоят пивные и водочные бутылки, валяется барахло, постель не заправлена, — но он бурчит нечто недовольное, и я замолкаю.

— Ты лучше ко мне не ходи, — говорит он вдруг, не отрываясь от окна. — Без толку… Оставь меня в покое.

Как быть? Он вправе отказаться от Программы, и заставить его нельзя. Но если он откажется, слишком многое для меня будет потеряно. Да и ритты — кто знает, как они отреагируют. Разумеется, я окажусь крайней. Ведь это у меня подопечный послал всех подальше. Кто виноват? Конечно, психолог.

— Тебе со мной неинтересно? — обиженно спрашиваю я. — Жаль. А мне нравится приходить к тебе.

— В цирк ходи, — ворчит он. — Там клоуны забавные.

— Клоуны забавные, но я прихожу к тебе. Я хочу тебе помочь.

— Да пошли вы все… помощники. Ты хоть знаешь, кто твою контору организовал?

— Знаю, конечно. Ритты и наши армейцы.

— Дура, — лица мне не видно, но я знаю, что на нем сейчас подобие презрительной усмешки, в той степени, в которой это дано Ладимиру с его ожогами. — Не армейцы, а безопасность. Ты мне тут про министра обороны говорила — застрелился, мол. Да нет, помогли ему. Твои хозяева. Удобно было переворот делать под шумок. И только одного не пойму — что вы нас в покое не оставите. Боитесь, что ли?

— Это неправда, — говорю я, хотя не очень-то верю себе. Действительно, наши военные смахивают на безопасников, об этом мы много говорили с девчонками. — Ты ошибаешься. И даже если бы ты был прав — какая разница, кто и что? Я хочу тебе помочь. Я.

— Да катись ты, — сплевывает он.

— Что случилось? Ладимир, что у тебя случилось?

— Друга у меня убили. Интересовался много вашей конторой — вот и убили. Случайно так у машины тормоза отказали. Так что иди-ка ты, — он уточняет, куда, и я удивляюсь такому богатству выражений. Пару слов я еще не слышала ни разу, хотя общий смысл ясен.

— Почему ты так уверен, что убили?

Это моя промашка. Он отъезжает на полметра от окна, и я вижу, что перед ним на подоконнике лежит автомат. Типовой АПСУ, «плевалка», дальность боя — метров пятьсот, выстрелов в минуту — семьсот. Я даже пару раз стреляла из такого. Берет его в руку, наводит на меня. Мне страшно. Двигаться нельзя, и говорить нужно что-то очень правильное, такое, чтобы дошло.

— Не надо. Пожалуйста. У меня мать. — я стараюсь говорить очень, очень мягко и почти ласково. «Не дергаться, не показывать страха, — но и не лезть на рожон, выполнять все требования, стараться выглядеть безопасно», вспоминаю я наизусть вызубренную инструкцию.

— Да на кой ты мне нужна, — отмахивается он свободной рукой. — Вон, внизу других хватает.

Ладимир поднимается — грузный, страшный — неуклюже садится боком на подоконник. Стреляет — один, два, три, четыре выстрела. Громких. Я цепенею, не могу пошевелиться от ужаса. Двигаться нельзя, заметит движение, и тогда точно выстрелит в меня. А там внизу? Там детская площадка, сейчас — днем — там полно мелкоты и родителей. Скольких он убил? Почему так тихо? И что мне делать?

Программа не оставляет своих без защиты.

«Помните, девочки, вы всегда можете применить защитное средство. Не паникуйте — ключ к спасению всегда с вами…»

Осторожно поднимаю руку, словно хочу стереть с глаз выступившие слезы. Зубами прижимаю кнопку браслета. Крошечная ампула летит в спятившего парня, впивается между лопаток. Снотворное. Сейчас он отключится — секунды полторы, и я свяжусь со Штабом, объясню ситуацию. Конечно, мне влетит по полной. Но. Сколько же пострадавших? Почему снизу не слышны крики?

Ладимир падает, роняет автомат, толкает ногой коляску — она ударяется о сервант, стекло осыпается с удивительно громким звоном.

Меня трясет мелкой дрожью, движение руки словно отняло все силы. Нужно сделать шаг вперед, выглянуть в окно.

Но я подхожу к парню, смотрю ему в лицо. Вдруг еще не заснул? Иногда такое бывает, нас предупреждали. Некоторым нужны две дозы. Где-то одному из ста.

Его лицо посинело, искажено судорогой, но в открытых глазах — удивление. И покой, свободный беспредельный покой, такого у живых не бывает.

Он не дышит.

Ампулы были заряжены не снотворным, а ядом из группы миорелак-сантов. Мгновенный паралич дыхания.

Выглядываю в окно, вниз. Там — тишина, идиллия. Во дворе ни одного человека, и ни трупов, ни суеты не видно. Ладимир стрелял холостыми, и, видимо, не в первый раз, если никто не счел нужным хотя бы вызвать милицию.