Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

— На дорогу смотри, разобьемся!

И Витька, криво усмехнувшись, отвел глаза:

— Боишься…

Тут Томилин догадался, что Витька тяжко пьян и как-то сразу успокоился, как бы возвысившись над ним вместе с его машиной.

— Ничего я не боюсь, — ответил он ворчливо.

Витька снова было взглянул на него насмешливо, но сказать ничего не успел, потому что Томилин вдруг неожиданно для себя произнес:

— Мне жизнь незачем беречь.

Как бы отвечая ему, Витька сказал:

— Надо выпить, поговорить…

— Куда уж тебе, ты и так уже…

— Мне можно, — ответил Витька миролюбиво и уже зарулил лихо к какому-то подъезду, где Томилин и не бывал отродясь.

Машину Витька вроде и не запер. Томилин хотел напомнить, но что-то заробел и не решился. Как будто уловив его колебание, Витька обернулся и сказал просто так, для информации:

— Мою не угонят, меня знают…

— Это со мной, — сказал он швейцару. Томилин сжался от оскорбления и повернул бы назад, если б смог. Но тут появился некто величественный, весь в черном и в галстуке бабочкой. Ему Витька подал руку и сказал, что вот, мол, встретил школьного друга Сашу Томилина, хочет с ним отметить, вспомнить… Кстати, и про швейцара сказал, что это их хамство, когда они норовят человеку дорогу заступить, ему лично надоело.

— Совсем обнаглели, рубли сшибая.

То есть Витька очень тактично объяснил Томилину, что «это со мной» он сказал из-за дурака швейцара, и что тому теперь не поздоровится. Томилин хотел было заступиться за швейцара, но потом решил, что не к высшей же мере, да и поделом.

В пустом в это время зале они прошли за столик в углу. Сейчас же на него с чудесной быстротой чего-то наставили в шесть рук и исчезли. Пока продолжалась вся эта суета, Витька как бы отсутствовал, глядя мимо, а Томилин смотрел на него.

Но как только официанты исчезли, Витька поднял рюмку и сказал, не скомандовал, а так сказал, как будто всю жизнь ждал этой минуты:

— Ну, давай!

И когда выпили, запили, закусили слегка: он — селедочкой, а Томилин, не удержавшись, — икрой, Витька тем же тоном проговорил:

— Ну, рассказывай!

И Томилин рассказал ему все. Как окончил институт с отличием, как хорошо распределился, какая интересная была работа, как женился на сотруднице, и как все было прекрасно. Потом родился первый ребенок и второй, и все некоторое время оставалось прекрасно, даже лучше, чем было. Но потом что-то сломалось, жене стало хронически не хватать денег, и невозможно было ей объяснить, что больше зарабатывать он не может. Взаимопонимание кончилось. Где и в какой момент — он не знает.

Он как бы со стороны слышал свой голос:

— Понимаешь, Витя, говоришь человеку простые вещи, а он не понимает! Я прямо не знал, что делать — семья рушится. Веришь, Витя, однажды я ее даже ударил!

Витя верил, переживал, сочувствовал, все понимал и… подливал.

Инженеру Томилину начинало казаться, что Витька Вепрев единственный друг, который его понимает. Правда, он вдруг вспомнил, что есть ведь и другие друзья. На минуту ему стало стыдно — чужому человеку рассказал про жену то, чего не говорил никому. И тут же вновь устыдился — какой же Витька чужой!

Еще его удивляло, что пили они на равных. Витька был уже и до того «хороший», а сейчас он как будто трезвел. Это обстоятельство очень беспокоило инженера Томилина, потому что он все время должен был быть на высоте и контролировать ситуацию. А тут он сознавал, что уже ничего не контролирует и говорит то, чего бы и не следовало говорить вовсе.

— Понимаешь, Витя, тут меня повысили, сделали ведущим. Прихожу, рассказываю ей. Она спрашивает: «Сколько тебе прибавят?» Я говорю: «Тридцать рублей. Сама знаешь, какие у нас в СССР зарплаты». А она рассердилась: «Подотрись своей тридцаткой!» — Томилин обиженно замолчал, потом глянул на друга. — Понимаешь, Витя, меня ценят на службе, работа интересная. Начальство мне бы и больше дало, но нельзя, потому что сразу крик в отделе начнется. И потом, следующие должности уже руководящие, а я с людьми работать не могу, не тот характер…

Странным было то обстоятельство, что Витька ему сочувствовал, однажды Томилин даже с некоторым смущением углядел слезу, которую Витька, целомудренно отвернувшись, снял мизинцем. Так вот, Витька ему сочувствовал, но сам Томилин, сидя здесь в ресторане, за этим столом, на котором все выпитое и съеденное чудесным образом возобновлялось, понимал, то есть не логикой постигал, а ощущал все еще любящим сердцем своим, что он — гад, что действительно заел век своей Нинки, некогда первой красавицы их КБ, и что ничуть она его не обидела насчет этой тридцатки, а все так и есть.

Ведь в таком ресторане они с Нинкой не были… ну, чуть ли не с жениховства. Все — кафешки, да все деньги считаешь — хватит или нет.

И Томилин заплакал от жалости к жене, к себе, к детям, которые и сейчас уже обездолены, и не могут купить эти проклятые «адидасы». И еще от жгучей обиды за то, что он — ведущий специалист в отрасли, такой важной для страны, а вот не может себе позволить ничего подобного…

— Давай выпьем, — сказал Витька, глядя в сторону.

Они выпили. Томилин вытер глаза и, внутренне посуровев, почувствовал необходимость тоже посочувствовать товарищу.

Мужественным голосом он произнес:

— А ты-то как? Что все обо мне, да обо мне. Ты-то где работаешь?

Витька махнул рукой, мол, что обо мне говорить. И ответил с привычной, не наигранной небрежностью:

— Директор кладбища я, покойничков эксплуатирую. — Томилин почему-то очень удивился этому обстоятельству, и тогда Витька терпеливо пояснил. — Проходил ты правительственное кладбище, ну, где я тебя окликнул?

Томилин кивнул.

— Ну, вот там я и работаю. Директором.

Лицо его скривилось в неприятной усмешке.

Пока Томилин молчал, переваривая услышанное, Витька смотрел на него, как будто что-то соображая. Вид у него снова был совершенно трезвый.

— Слушай, Александр… — он приостановился.

— Борисыч, — торопливо подсказал Томилин. Ему почему-то стало очень интересно услышать, что сейчас скажет ему школьный товарищ, Витька Вепрев.

— Александр Борисович, хочется мне тебе помочь… Ну, там заработать тебе или жене — это нет проблем. Лучше тебе, а то она тебя и вовсе под каблук затолкает. Но это службишка — не служба. Хочется мне для тебя чего-нибудь настоящее «соорудить», чтобы ты себя человеком почувствовал. Чтобы ты распрямился, голову поднял. Ведь я, знаешь, как тебе в школе завидовал. Я ж тебе подражал, интонации твои копировал…

Чувствовалось, что эти слова дались Витьке нелегко. Он опустил голову и некоторое время молчал. Потом поднял голову, поймал томилинский взгляд и с усилием произнес:

— Хочешь, я тебе похороны на правительственном кладбище организую?