Маша Храмкова - Арктур и Кубок Планет [litres]

– Но он же… не преступник, – выдавил он.

Нут пожала плечами, мол, не нам решать.

– Интересно, что с ним сделают аксоны, – кровожадно произнес Тласпи Хедера.

– Почему аксоны не отдадут его юнитам? – негодовал Маат. – Вдруг он просто потерял управление…

Но Тласпи Хедера перебил его.

– Видишь всех этих людей, Хост? – Он указал на толпу в светло-бежевых бесформенных балахонах. – Это типичные морфы, не такие, как ты, а нормальные. Как я и Нут. А нормальные морфы любят кровавые зрелища, и им совершенно фиолетово, кого казнят.

Маат нахмурился. Из них троих Тласпи был самым старшим и, что называется, хлебнувшим дерьмеца.

– И если однажды ты не хочешь оказаться тем, кому аксон Кастор отрежет руку или яйца, постарайся хотя бы иногда вести себя как морф. – Закончив свою тираду, Хедера отправил в рот полплюшки вакамэ.

Маат молча уставился на бежевые одежды бредущих впереди.

Так гласили заветы Деи, которые все морфы учили в школе. «Почему мы должны зубрить какие-то стихи, когда юниты учатся строить звездолеты, а потом летать на них?» – сетовал Маат. На что всегда получал один и тот же ответ: «Потому что юниты неполноценные. Они не видят пророчеств, а морфы видят. Морфам незачем летать».

Незачем летать… Маат мечтал отправиться в космос с самого детства. Но он родился морфом, и ни одежда, ни оружие, ни прическа не могли сделать его юнитом. Как говорил дед Маата Дрейк Хост: «Из семян смоковницы не вырастет яблоня».

Морфы жили в Кольце, окруженном высоченной каменной стеной. Благодаря ей жилища их почти не затапливало во время большой воды. Юниты, напротив, селились за пределами Кольца, на территории, уходящей под воду. У них не было стационарных домов: вместо этого юниты кочевали с места на место на диковинных машинах, способных в потоп перемещаться на плаву, а в засуху – на колесах.

Морфам запрещалось выходить за пределы Кольца без серьезных оснований, и все же друзья Маата иногда брали его на свои машины. Это были волшебные дни, после которых Хост еще несколько недель ходил точно пьяный.

Радостно зазвонил колокол, и люди устремились вперед к Храму. До начала тетрасоматы оставалось десять минут.

– Поспешим, а то все места займут! – сказал Тласпи.

Они вместе с Нут подхватили Маата под руки и потащили вперед.

– Пропустите, а ну пропустите! – кричал Тласпи, расталкивая толпу.

– Эй, с чего это нам пропускать вас? – рассердился кто-то.

– С того, что это просветленный юнит, придурок! – огрызнулся Тласпи, тыча пальцем в грудь Маата.

Просветленными называли юнитов, которые ни с того ни с сего начинали видеть пророческие сны. На всей Дее их было от силы человек пять-шесть.

И все же стратегия Хедеры работала, и ребят пропускали.

– И ты говоришь, что это я рискую попасть на тетрасомату? – усмехнулся пунцово-красный Маат. Казалось, даже его виски покраснели.

– Я просто обеспечил нам места в первом ряду, – подмигнул Тласпи. – Верно, Нут?

Но Нут не было рядом. Она исчезла, растворилась в толпе.

– Жаль, самое интересное пропустит, – покачал головой Хедера.

Маат оглянулся вокруг: нигде не пылал яркий огонь волос Нут. Странно, куда она могла подеваться?

Колокол прозвонил трижды. Три минуты до начала тетрасоматы. Маат оглянулся в последний раз – вдруг Нут все же покажется? – и забыл, как дышать. Группа из четырех взрослых юнитов шла через толпу.

Их длиннополые черные плащи подметали землю, нос и рот скрывали противопылевые маски, а на глазах были очки-консервы. Впереди устало шагали молодые юниты: каждый из них смерил Маата пристальным взглядом, отчего тот буквально вжался в землю. Замыкал шествие самый старший, с внушительным Тором Макси на плече. Проходя мимо юного Хоста, он вдруг сдвинул очки на лоб и как бы между делом подмигнул ему. Пронзительно синие глаза юнита резко выделялись на загорелом пыльном лице. Не осознавая, что делает, Маат Хост улыбнулся и подмигнул в ответ.

«Вот я лопух», – подумал он, глядя вслед уходящим чужакам.

– Что эти забыли здесь? – пробормотал Тласпи себе под нос. Юнитов он недолюбливал, как и все обычные морфы. – Ладно, идем! Вон, в первых рядах место есть…

Словно в бреду Маат прошагал за Хедерой. Уселся на длинную скамью, построенную специально для тетрасоматы. Прямо перед ними располагался тетрон – крест, на котором будет распят преступник. Да уж, действительно лучшие места!

Колокола пробили полдень. На смотровую площадку взошел пожилой человек, одетый в красное. Он прихрамывал и опирался на трость с серебряным набалдашником в виде черепа. Перегнувшись через балюстраду, старик оглядел толпу, которая собралась внизу. Медленно и властно вскинул руку в приветственном жесте. Людской рокот немедленно стих: тетрасомата началась.

Пожилого человека звали Кастор, и он был главным аксоном Храма Единства.

– Приветствую вас, сыны и дочери Деи! Морфы и юниты, мужчины и женщины, старики и дети! – Голос аксона был надтреснутым, но все еще нес в себе силу и власть. – Вы собрались здесь, чтобы увидеть, как вознесется тот, кто нарушил заветы Деи, как искупит он свои грехи…

Бла-бла-бла… Искупит грехи. Почему бы прямо не назвать это казнью? Маат пытался смотреть на аксона, как этого требовали правила, но солнечный свет нещадно слепил его.

– На, возьми, морф, – сказал кто-то по соседству.

Повернувшись, Маат едва не упал в обморок: тот самый юнит с пронзительными глазами сидел рядом!

– Спасибо, – ответил Хост, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно.

Он взял очки-консервы и натянул на глаза. Они были чуть велики и сразу же сползли вниз, зато аксон Кастор предстал перед Маатом словно на ладони.

– Встроенные оптические линзы? – спросил он.

– Верно, морф, – хмыкнул юнит. – Разбираешься.

Маат с трудом скрыл улыбку гордости. Еще бы он не разбирался! Он же с самой колыбели мечтал владеть технологиями юнитов!

– Кстати, меня зовут Маат Хост, – представился Маат и тут же почувствовал себя полным идиотом: ясное дело, юниты прибыли на тетрасомату не для того, чтобы знакомиться с местным населением.

Сосед кивнул, но представляться в ответ не спешил, что еще больше расстроило Маата.

– Твое имя означает «хозяин своей жизни», – не спрашивал, а утверждал юнит. Он говорил тихо, словно себе под нос, но Маат отчетливо слышал каждое слово.

– Наверное. Я не задумывался, – как бы равнодушно ответил тот.

А затем ни с того ни с сего вдруг выпалил:

– Я буду жить Вовне, когда мне исполнится шестнадцать.

Маат покосился на юнита, но тот не отрываясь смотрел на аксона Кастора, произносящего речь. Хотя, возможно, он мог видеть болтливого соседа благодаря своему усиленному периферическому зрению.